Дядюшка Крунч двигался порывисто и резко, изображая разболтанную походку старого механизма, постоянно оступался и бессмысленно размахивал руками. Для этого ему почти не приходилось притворяться – тело и так скрежетало до последней заклепки, поршни натужно гудели.

Резиденция «Восьмого Неба» располагалась на северной оконечности Эребуса, в каких-нибудь пяти минутах ходьбы от причалов. Судя по тому, что тропа, ведущая к порту, была не очень натоптана, гости в этих краях были редки. Само здание Дядюшка Крунч придирчиво оценил еще на подходе, но и здесь не нашел причин для беспокойства. Ни амбразур, ни толстых каменных стен, этих призраков старых эпох, которые все еще часто довлели в каледонийском архитектурном стиле. Вполне легкая трехэтажная постройка, явно не рассчитанная на то, чтоб выдержать воздушную осаду или послужить ловушкой для незваных гостей. Оно не выглядело по-настоящему старым, однако ветра Каледонии немало потрудились над ним - розовый мрамор, которым оно когда-то было облицовано, во многих местах был истерт, плоская крыша покрыта щедрым слоем пыли, а капитель искрошилась настолько, что делалось странным, как фасадные колонны еще не покосились на своих местах.

И под этой ветхой крышей затевались планы по перекройке мира? Дядюшка Крунч почувствовал досаду. Что-то не складывалось. Мысль дрейфовала где-то в бездонном океане, отказываясь швартоваться к разуму. Он не солгал Ринриетте, каждый шаг давался ему тяжелой ценой. Едва лишь он покинул палубу «Воблы», как превратился в дряхлую развалину, едва способную двигаться. Ноги, когда-то прочные, как мачты, теперь едва выдерживали вес тела, глазные линзы враз помутнели, отчего окружающий мир стал подобием старой выцветшей акварели, в голове шумело как в паровом котле.

«Слишком долго я не покидал корабля, - подумал Дядюшка Крунч, стараясь не пыхтеть и едва поспевая за капитанессой, - Вот и привык, пустил корни… Забыл, что я – старая развалина. А еще мнил себя защитником, одну отпускать не хотел, дурак ржавый… Это все «Вобла». Должно быть, ее магия поддерживала меня все это время, только я не замечал…»

Но он забыл про это, как только Алая Шельма, не обращая внимания на дверной молоток, решительно распахнула дверь.

* * *

Едва лишь оказавшись в приемной, Паточная Банда замешкалась. Штаб-квартира «Восьмого Неба» могла выглядеть неухоженной снаружи, а остров – казаться почти безлюдным, но это ощущение полностью пропадало, стоило лишь переступить порог, и это сбивало с толку сильнее хлесткого порыва ветра.

По коридорам сновали сотрудники, все похожие друг на друга, точно матросы в одинаковой форме, с тем лишь отличием, что все они были в строгих, идеально сидящих, сюртуках и белоснежных рубашках. И как матросы подчиняются боцманскому свистку, так серые обитатели «Восьмого Неба» подчинялись окрикам своих начальников и отрывистым звонкам, которые издавали большие и сложные аппараты, расставленные по всему дому. Машин этих было неисчислимое множество, на миг Дядюшке Крунчу даже показалось, словно он попал на машинную палубу современного корабля – здесь все вокруг звенело, трещало, двигалось и ворочалось, скрежеща металлическими голосами. Из некоторых машин торчали клавиши сродни тем, что ему приходилось видеть на рояле, только с нанесенными на них буквами алфавита. Другие представляли собой сложнейшие устройства из вращающихся валов с поршнями и молоточками, которые могли дать фору его собственному устройству.

– Арифмометры, - уважительно произнес Габерон, забыв про спесивую улыбку, нацепленную им на пороге, - Стоят уйму денег. Роза Ветров, сколько тут всего…

Дядюшка Крунч ожидал, что появление Паточной Банды вызовет если не панику, то, по крайней мере, серьезное замешательство среди этих рыбешек в одинаковом сером сукне, но просчитался. Ни вооруженная капитанесса в алом кителе, ни громыхающий голем не вызвали у служащих Восьмого Неба никакого интереса. Едва удостоив вошедших взглядами, они продолжали свою работу - громко переговаривались, обменивались длинными бумажными лентами, сменяли друг друга у аппаратов, отрывисто кричали в какие-то трубки, свисающие со стен на тонких металлических проводах, ожесточенно спорили, порывисто распахивали толстенные прошитые книги, нервно смеялись и перебрасывались словами, смысл которых Дядюшка Крунч не мог понять, словно те общались на каком-то дикарском диалекте:

– Консоль под два с половиной. Аннуитет превышен. Запрашиваю подтверждение!

– Ни одного варранта больше не возьму у этого спекулянта с Кастора. Будто рыб ими кормит!

– Господа, у кого-нибудь есть свежие вести от гангутской биржи? Старушка уже под всеми парами, а? Если не выкинем замороженный жир сейчас, заляпаемся им сами с ног до головы!

– Во имя Розы, отстань от меня со своими римессами, им рыбий чих цена. Возьму только кроссированными чеками, и никак иначе!

– Только что передали – Коунс сдает по восемь и три! Подлец хочет наварить четверть с каждой нашей монеты! На абордаж его!

– Ну же, Белли, ты уже высчитал дизажио по сделке с листовым металлом? Кому передал?.. Но почему мне не…

– Первый каледонийский банк отказывается давать подтверждение, нужно обеспечение, и срочно!

– Если текущие активы не изменятся до шести часов пополудни, я умываю руки. Я вас трижды предупреждал, а теперь вы душите меня моими же собственными словами!..

– Авизо свежайшее, сами взгляните, суток не прошло, еще пахнет чернилами!

У Дядюшки Крунча от этой белиберды голова пошла кругом. Если он и выхватывал отдельный понятные слова, они все равно отказывались стыковаться в осмысленные фразы. Как, черт подери, авизо может пахнуть чернилами [145] ?..

Алая Шельма тоже растерялась. Она готова была схватиться с дюжиной вооруженных до зубов головорезов, но не со стаей серых, как корабельные крысы, клерков. Судя по тому, как дернулась ее рука, капитанесса всерьез подумала о том, чтоб выхватить пистолет и выпалить в воздух, привлекая к себе внимание. А ведь когда-то этот мир был ей близок, подумалось Дядюшке Крунчу, куда ближе того, другого, где вместо паркета – сухие доски палубы, вместо прохладных кабинетов – тесные каюты, а главный твой собеседник на протяжении всей жизни – один лишь ветер…