– Мы все еще в воздушном пространстве Унии, мистер Тренч. За каждый остров здесь спорят по четверо герцогов и дюжине баронов. Отправить вас за борт, говорите… Знаете, некоторые традиции старых пиратских капитанов кажутся мне… утратившими актуальность. Что, если я вместо этого предложу вам должность корабельного инженера?

Тренч услышал гневный рев абордажного голема. Судя по всему, Дядюшка Крунч хоть и покинул шканцы, обладал отменным для аппарата столь почтенного возраста слухом. И теперь он гудел от негодования, потрясая лапами:

– Корабельный инженер? Три галлона Марева и старую картошку мне в глотку, Ринриетта! Он пленный! Он никак не может быть приписанным к пиратском кораблю! Это прямое нарушение Пиратского Кодекса! В мои времена капитана живо бы вздернули на первой попавшейся веревке, вздумай он устроить что-то подобное!

Алая Шельма скривилась:

– Ох, Дядюшка Крунч… Не начинай снова, прошу тебя.

– Твой дед трижды перевернется в гробу, если узнает, что пленников теперь назначают в команду! Это плевок в лицо всем пиратским традициям последних четырех веков!

– Послушай, ты не думал, что твой Кодекс уже прилично устарел, за столько-то лет?..

– Это пиратские традиции! – грохотал голем, топоча по палубе, - Они утверждены навечно, как земная твердь в небесном океане! Плюнуть на дедовские традиции!.. Этому вас в университете учили? Бедный твой дед, если бы он увидел тебя сейчас!.. Бедный я, ржавчина на мои старые потроха, что дожил до такого дня! Что за мир ждет нас, если потомки плюют на могилы своих предков?

Дядюшка Крунч не думал останавливаться, вываливая потрясающее количество пиратских ругательств в минуту. Примерно половина из них были столь архаичны или витиеваты, что Тренч даже не понимал их смысла. Капитанесса устало махнула рукой.

– Надолго завелся, - вздохнула она, - Часа на пол. Но он прав, капитану не годится нарушать Кодекс. Я не могу предложить вам место корабельного инженера, мистер Тренч. Несмотря на то, что вы сегодня совершили. Традиции сильнее и моей воли и моего расположения. Однако же могу предложить вам другую должность.

– Какую? – удивленно спросил Тренч.

– Корабельного пленника.

Несколько секунд он смотрел ей в глаза, пытаясь понять, не шутка ли это.

– Пленника?..

Капитанесса дернула плечом.

– Работа не очень сложная. И полное довольствие с моей стороны. Жалованье… Вопрос жалованья мы обсудим позднее. Кстати, вы же с этого момента будете и главным корабельным тюремщиком. Да, придется совмещать две должности, но кто обещал, что на пиратском корабле будет легко?..

– Подождите, но ведь это…

Она улыбнулась.

– Я не прошу мгновенного ответа, мистер Тренч. Даю вам время на размышления. Скажем, неделю. Все равно вы не увидите ни одного острова за это время.

Опешивший Тренч нащупал среди руин переборки ее помятую алую треуголку, щедро припорошенную древесной пылью и смятую до такой степени, что превратилась в лепешку. Алая Шельма приняла ее с достоинством истинного капитана. Элегантно стряхнула и нахлобучила на голову, окатив лицо, грудь и плечи каскадом мелкого сора и древесной трухи, но сохранив при этом невозмутимый вид, как и приличествует капитану воздушного корабля. Невозмутимо сплюнув, она смахнула с лица излишки пыли и, заложив руки за спину, неспешно двинулась к своей каюте.

Несколько секунд Тренч, опешив, смотрел ей вслед, затем стал собирать разбросанный по палубе механический хлам. Удивительно, но все его хозяйство осталось в целости, даже магнит, размозживший челюсть капитана Джазбера.

– Мистер Тренч!

– Что, капитан? – от неожиданности он вскочил на ноги.

Алая Шельма, не дойдя до развороченного проема, остановилась, повернув в пол-оборота голову.

– По заведенной на борту традиции экипаж обычно ужинает в кают-компании в семь часов.

– Вы… Вы имеете в виду… Я…

Алая Шельма кивнула.

– Возможно, ваша помощь еще раз сохранит нам жизни. Сегодня по камбузу дежурила Шму.

– Я… Подумаю над вашим предложением, капитанесса.

Он так и остался стоять посреди разбросанных механизмов, сжимая бесполезный уже магнит и глядя туда, где уже ничего не было, но где сетчатка глаза силилась воспроизвести тускло-алый мазок – отпечаток того, что недавно здесь было.

* * *

На высоте в восемь тысяч футов смеркается очень быстро. Тренч даже не заметил, как солнце, весь день маячившее над головой, провалилось куда-то под облака, точно пылающий шар, выпущенный из пушки и теперь медленно плавящийся в Мареве. «Вобла» шла уверенным фордевиндом, поймав парусами легкий вечерний бриз. Она мягко разрезала облака, оставляя за кормой широкую просеку, которая в тусклом закатном свечении казалась разрезом в самих небесах.

«Вобла» шла на север, неспешно покачиваясь на ветру. Тренчу она казалась большой задумчивой рыбиной из числа тех, что редко реагируют на рыбачьи снасти и дрейфуют высоко над крышами домов, не замечая ничего вокруг. Только от этой рыбы душисто пахло патокой. Тренч погладил ее по широкой дубовой спине, потемневшей от времени. Приятное ощущение. Не то, что прогнившая шкура «Саратоги» или тонкие доски рейнландской планктоновой эскадры. И сейчас эта рыбина двигалась курсом на нулевой румб, так уверенно, точно хотела коснуться бушпритом этого недосягаемого нуля. Если она не сменит курса, уже через неделю окажется в тех краях, где никто отродясь не слышал про Готланд.