– Здесь До.
– Сорен учил Клэр и сыграл несколько нот за нее.

– Мне не нравится До. Все в До.

– Не имеет значения, нравится это тебе или нет, эта часть в гамме До.

– А мы можем в Ля?

– А тебя зовут Людвиг? И фамилия Бетховен?

– Меня зовут Клэр, и фамилия Дивно-играющая-на-рояле.

– Тогда До.

Элеонор наблюдала, как Сорен и Клэр шутливо ссорились, сидя на скамейке у рояля. Каким нормальным это все казалось. Каким уютным. Она хотела, чтобы у нее тоже был брат, с которым можно было бы шутить, проводить время, раздражать и дразнить. Ее родители развелись, когда она была маленьким ребенком. Никаких родственников. Мама получила полную опеку и две работы. Было бы приятно не расти в одиночестве. Хорошо, что у нее были книги, которые могли составить ей компанию. Неудивительно, что Клэр влюблена в Сорена. В этом не было ничего странного или мерзкого, только поклонение герою и наслаждение от общения с мужчиной в своей жизни, которому она могла полностью довериться. И Элеонор полностью доверяла Сорену. Она так обязана ему за все, что он сделал для неё. И он ничего не просил от нее. Ничего, кроме вечного послушания. В свете того, что он сделал для нее и как мало за это попросил, возврат долга, вечного послушания, казался ей грабежом.

Они сидели до одиннадцати, пока Сорен не приказал им обеим идти спать. Клэр выскользнула, чтобы позвонить парню с телефона на кухне. Элеонор отправилась в спальню и переоделась в пижаму.

Клэр вернулась, заползла в постель и заснула посреди рассказа о том, как сильно скучает по Айку.

Элеонор перевернулась на бок, думая о том, что Клэр ей сегодня рассказала. Отец Сорена был чудовищем, насиловал собственную дочку. Она знала, что между Элизабет и Сореном был год разницы. Знал ли он о происходящем, будучи ребенком? Он пытался защитить Элизабет, как защитил Клэр? Или с ним это тоже происходило? Боже, одна мысль о том, что кто-то причинял маленькому Сорену вред, вызывала мысли о возмездии и ярости, которые даже ее пугали. Хорошо, что его отец умер. Если бы он криво посмотрел на Сорена, Элеонор собственными руками убила бы этого мужчину.

Не в состоянии заснуть, Элеонор выбралась из постели и вышла в коридор. Она не знала, что делать или куда идти. Она знала, что хотела поговорить с Сореном, только чтобы убедиться, что он в порядке.

Пройдя несколько дверей, она услышала голоса, но ни один не принадлежал Сорену. Она бы узнала его голос в темноте с завязанными глазами среди тысячи голосов, зовущих ее по имени. Все, кто остались на ночевку в доме, заняли западное крыло, как его назвала Клэр. Сорен как-то сказал ей, что превыше всего ценит уединение, и, возможно, он нашел комнату в восточном крыле дома. Следуя за ногами и интуицией, Элеонор прошла в старую часть дома, которая располагалась за двойными дверями на втором этаже. Как только она вошла в коридор, по ее босым ногам прошелся сквозняк. Воздух пах покрытыми пылью воспоминаниями. Она заглянула в несколько комнат и увидела мебель, покрытыми пожелтевшими от времени белыми простынями.

В конце длинного коридора Элеонор обнаружила комнату с приоткрытой дверью. Она заглянула внутрь и увидела Сорена, сидящего в кресле с закрытыми глазами. Кресло стояло в футе от окна, и лунный свет окружал его словно ореол. Несколько долгих минут она просто смотрела на него, на его руки, лежавшие на подлокотниках, на его лицо, такое умиротворенное в покое, на его ресницы - необычайно длинные и темные для таких светлых волос, которые покоились на его щеках. Смотря на Сорена, можно было с легкостью поверить, что Бог его создал по своему подобию. Если Бог выглядел как Сорен, на земле не осталось бы атеистов.

– Элеонор, я приказал не покидать комнату в одиночку.

Она поморщилась.

– Простите. Я вернусь.

– Нет, можешь входить. Закрой за собой дверь.

Она вошла в комнату, закрыла за собой дверь и заперла ее.

Сорен начал говорить, пока она на дрожащих ногах шла от двери к его креслу. Она не нашла куда сесть кроме пола, поэтому села у его ног и ощутила себя словно дома. Он положил руку на заднюю часть ее шеи и запустил пальцы в волосы. Они выписывали круги на основании ее шеи. Долгое время ее голова просто лежала на его колене. Она могла жить у его ног. Она могла умереть у его ног. Если бы ей хватило смелости, она бы ему об этом сказала.

Элеонор посмотрела на него. Он поднял руку и поманил ее пальцем. Она поднялась с пола и села к нему на колени, в его объятия. Его губы нашли ее, и в темноте, при лунном свете, они впервые поцеловались.

Поцелуй, словно воздух, окружал ее, уносил словно вода, поддерживал словно земля и обжигал словно пламя. Она читала о такой страсти, о голоде, о желании и испытывала их сама. Но никогда не ощущала их вкус на своем языке.

Рука Сорена скользнула под ее футболку и ласкала поясницу, пока его рот пировал ею. Она расслабилась, отдала себя ему и поцелую. Он был в брюках и белой рубашке с расстегнутым воротом, и Элеонор наконец смогла прикоснуться к его шее, которая будто навечно была скрыта колораткой. Она прижала пальцы к его горлу, почувствовала, как его пульс стучит под рукой, сильный, но ровный.

Он отстранился, и они посмотрели друг на друга.

– Теперь можете говорить, - сказала она, низким и почтительным голосом.

– Я люблю тебя, Малышка.

Она расслабилась в его руках и закрыла глаза. Он прижал ее ближе и крепко обнял. В этот момент она могла умереть и ни о чем не сожалеть.

– И что теперь?
– спросила она.

– Есть вещи, которые ты должна знать.

– Вы мне расскажете?

Сорен положил ладонь на ее колено и провел вверх по ноге, остановившись у развилки ее бедер.

– Элеонор, ты должна понимать, что то, что я должен тебе рассказать, изменит все. Это не мелодраматическое преувеличение. Это изменит твой взгляд на меня, возможно, даже то, как ты видишь мир. Как только ты узнаешь правду, ее невозможно будет забыть, невозможно будет расслышать. Пожалуйста, не принимай поспешного решения.

Элеонор подняла руку и прикоснулась к губам Сорена. Поцелуй разрушил те остатки стены, которая оставалась между ними. От его губ она переместила руку на щеку, покрытую легкой щетиной, к его лбу, где провела большим пальцем по кончикам ресниц. Она опустила руку и произнесла два слова - не вопрос, а приказ: