* * *

Когда мы с Валерой вышли в пустой коридор клиники, я все еще чувствовала оскомину собственной гордыни как новое доказательство того, что мы с ним одинаковы: два отражения мутного зеркала, искаженных и только теперь более-менее обретающих ясность. Усмехнулась про себя : это в полной-то темноте!

Правде в лицо смотреть неприятно, даже если ты слепа.

– Ну вот ты и не солгал никому, - тихо сказала я, - мне действительно требуется психиатр.

– Зачем ты это делаешь?
– вспылил Валерий.

– Что делаю?
– не поняла я.

– Успокаиваешь меня... После всего... Хочешь выглядеть святой мученицей?

– Я не святая, - пробормотала я.
– Далеко не святая.

– Угу, особенно когда так говоришь. И смотришь сквозь меня, словно видишь что-то эдакое. Не всматривайся, не стоит. Перед тобой изверг и нелюдь, - бросил он с нарочитым равнодушием.

Захотелось его ударить за это, но я сказала:

– Я не знаю, как смотрю. И куда... Возможно, это действительно выглядит странно.

Вдалеке, наверное, за окнами, шумело шоссе, мрак рассекали штрихи, пятна, круги света, смешиваясь в одну непонятную световую какофонию. Находясь рядом, мы с Валерой так или иначе причиняли друг другу боль. Как бы я ни старалась, одно его присутствие вызывало во мне нечто болезненное, неприятное, словно он был триггером для всех моих негативных сторон. Уверена, по аналогии, что и я вызываю у него то же.

Принятие только в мыслях было легким, я уговаривала себя, а на самом деле не плыла, а пробуксовывала, словно трактор в сибирских болотах. Это надо было прекратить. Я бы ушла прямо сейчас, если бы видела хотя бы углы зданий и машин, хотя...

– Отправь меня домой, - сказала я.
– Мы выяснили, это не травма. С остальным я справлюсь...

– Не стоит забывать о Шиманском.

– Наш договор можно аннулировать: ни один суд не примет показания слепого свидетеля, которому одна дорога - к психиатрам.

– При чем тут договор? Я исправлю то, что сделал сам. Потом больше не потревожу тебя, - мрачно сказал Валера.

– Хорошо.

– А пока извини, мне придется подать тебе руку. Впереди лестница.

– Спасибо.

Я подумала о Сергее, с ним было бы проще, оперлась о ладонь Валеры и вздрогнула, снова увидев Сону, реальную, во плоти и крови. Перед ней стоял Радж, младший брат Матхуравы, на образ которого накладывался облик нынешнего Сергея.

– Не бойся, красавица, - говорил молодой индус, походя все ближе.
– Я не мой старший брат. Я защищу тебя от него.

– О господин, не смейтесь над бедной девушкой, - бормотала Сона в смущении.

Радж рассматривал ее блестящими глазами.

– Отчего моему брату достается всё самое лучшее: наследство отца по праву старшинства, признание, самая красивая в мире девушка? Он не достоин этого, поверь!

Сона опустила ресницы.

– Уходите. Ваш брат разгневается, увидев вас здесь. Он скрывает меня от людей.

– Да, он жаден, - проговорил Радж.
– Но не бойся, он уехал.

Парень отступил, словно желая показать, что не станет злоупотреблять ее доверием. Это сразу понравилось Соне. Радж был не так красив, как его старий брат, но улыбался по-дружески, и в душе девушки возникло расположение. Сона улыбнулась в ответ.

Радж пылко проговорил:

– Я исполню любое твое желание ради одного поцелуя.

Соне не хотелось целовать его, суровый Матхурава был единственным ее мужчиной, он подчинил ее и раздавил, заставив забыть о мире за стенами. И Сона почти забыла об остальных людях, привязавшись к похитителю, словно за все эти дни он пророс сквозь нее, опутал корнями запретов, страсти, ласк и роскоши ее незрелую душу. Даже разговор с посторонним казался Соне предательством. Но он сулил то, о чем она не могла и мечтать.

– В доме никого нет, о, прекрасная деви, я отослал всех слуг с поручениями, - говорил Радж и казался совершенно безопасным.
– Скажи, ты видела, как восхитительна Паталипутра в свете заката?

Сердце Соны сжалось.

– Нет. Я никуда не выхожу из этих комнат с тех пор, как хозяин привез меня сюда.

– Жестокий! Но пойдем, это недолго. Он не узнает. Я покажу тебе башни великих храмов.

– И солнце?
– по-детски спросила Сона.

– И солнце. Мы заберемся на крышу, чтобы увидеть солнце. Там так красиво! Мой брат ничего не узнает, клянусь тебе! Его позвали во дворец, и до полуночи он точно не вернется!

«Один поцелуй, - думала Сона, - всего один. И на него у меня просят разрешения». Ее губы давно не принадлежали ей, ими владел Матхурава, как и всем телом. За полгода девушка превратилась в покорную рабыню, еще один инструмент странного ювелира, самый ценный, но не более одушевленный, чем тигель или молоток. Голова Соны закружилась от мысли: у нее есть то, что можно обменять на желание. Неужели она имеет право желать?

– Я хочу увидеть солнце, господин, - подняла она глаза.
– И башни.