Во-вторых, силы специализации, кооперирования, разделения труда выходят на свет и осваиваются в древних распределительных городах-государствах – это исторические прообразы современных корпораций. Все произведенные продукты свозятся в храм-лабаз, там складируются гигантские пифосы с зерном и оливковым маслом. Они берутся на учет согласно накладным клинописным табличкам, и уж потом частично раздаются работникам согласно квитанциям о трудоднях, отработанных на строительстве оросительных каналов и пирамид.

Третий пласт, обмен, включает прямой товарообмен, денежную торговлю и кредитование. Тут уж настают настоящие чудеса. Даже если нам в храмовых запасах попадается лишняя гайка, для которой нет болта, мы выстраиваем караваны купеческих судов, ярмарки, склады в Антверпене, биржи и банки – и в конечном счете ухитряемся-таки навинтить нашу гайку на чей-то заморский болт и выручить за нее деньги. Излишки и нехватки капитализируются!

Так вот, войдя в метаисторическое зазеркалье, мы начинаем учиться управлять буйством этих производительных сила, и проходим те же самые слои – но уже в обратном порядке. Сначала мы налетаем на мир обмена. Первое естественное желание человека, который хочет освободиться от спазмов и стихий рынка, – это желание напрямую управлять стоимостью своей собственности. Он думает: почему рынок диктует мне, что мой капитал упал или возрос, пока я отлучался из конторы? Я сам хочу решать, сколько он стоит! Но тогда я должен для начала разобраться со скачущей капитализацией. Начинается эпоха овладения тремя институтами рынка, и капитал, при всей его объемности – только первый из них. Тот, кто уже научился отличать Маркса-коммуниста от Маркса-институционалиста, помнит: для того, чтобы исчерпать проблематику капитала, он намеревался написать двадцать с лишним томов размером с первый том «Капитала» каждый. Но умер, не успев даже в черновиках выполнить эту работу на треть.

Грядущая вслед за этим эпоха новых корпораций – огромный мир, богатый и сложный, намного сложнее по разнообразию форм всего мира капиталистических обществ. Проблематика метакорпораций – это овладение тремя институтами: закона, власти, имущества.

Попытки обозреть это содержание здесь за пятнадцать минут были бы даже не смешны. Но можно очень грубо всю проблематику корпоративных обществ выразить одной фразой: это управление эффективностью производительных сил собственности.

Что такое эффективность? У меня есть корпорация-холдинг, т. е. много-много фирм. И в каждой сидят хитрые предприниматели и наращивают капитализацию активов, вяжут проектные цепочки добавленной стоимости. А я должен как-то с этой кучей фирм и предпринимателей оптимальным образом обойтись. Задачка очень проста: у меня имеются финансы, права, кадры, помещения, административные рычаги и много других корпоративных фондов. Я должен эффективно распределять и перераспределять эти дефицитные фонды между совокупностью вечно враждующих, ужасно хитрых, вертких, рефлексивных и уже во многом политтехнологичных предпринимателей.

В этом смысле, возвращаясь к тому, что сказал президент о корпорации, можно с ним согласиться. Точка зрения на корпорацию как на нечто, соразмерное государству, связанное с чиновниками, только и могущее обеспечить эффективность, – это в принципе правильный взгляд, где наивность здравого смысла, пройдя через несколько циклов усложнения и конкретизации, возвращается к сути дела.

Беда подстерегает нас вот где. Если мы не решили проблему управления капитализацией, совершенно бесполезно даже дергаться по поводу управления эффективностью. Если в основе корпорации лежат не профессиональные предпринимательские проекты, а отстойные бизнес-фирмы с неснятыми рыночными трансакциями, затратные конторы, бюджетные предприятия и прочий отстой, то невозможно над этим надстроить этаж управления эффективностью – на пустом месте, на трухе, на отсутствующем нижнем этаже.

Если в фундаменте корпораций не лежат фирмы, каждая из которых по установленному стандарту, долженствующему преподаваться на первом курсе института, управляет своей стоимостью, то, как бы мы ни старались воздвигнуть эффективный этаж корпорации, это чистая утопия. Добрые, честные, грамотные чиновники могут с утра до вечера заседать, разделять и соединять подразделения, делегировать и отнимать полномочия, строить вертикально интегрированные, матричные и прочие оргструктуры, но все это бесполезно – потому что в фундаменте здания зияет пустота.

К сожалению, проблема нашего общества не только и не столько в том, что оно не проходило фазу рынка. К чему приводит непрохождение фазы рынка? Когда предприниматель начинает строить новые цепочки добавленной стоимости, то выясняет, что собственники активов, включенные в эти цепочки, не ведут себя бизнесово. Предприниматель пытается строить цепочки, исходя из того, что люди соображают, в чем их выгода, понимают, что этот контракт – хорош, а этот – плох. Но, к сожалению, большинство управленцев в нашей несчастной стране не способно вести себя бизнесово, и в этом нам фундаментально не хватает школы рынка. Рынок для нас – это то, что должно проходиться по возможности в старших классах гимназии, самое позднее – на первых курсах института. Потому что дальше надо учить людей управлять стоимостью. Но трудно человеку управлять стоимостью, если он не поиграл в игру под названием «рынок».

Задачу Русского института я вижу и в том, чтобы ставить такие простейшие, элементарные вопросы, о которых никто не говорит и не пишет. А ведь уже сам факт необсуждения проблемы управления стоимостью приводит к тому, что все разговоры о корпорации оказываются в пользу бедных. Обзывать наше общество корпоративным столь же уместно, как величать вокзального бомжа олигархом или интеллектуалом.

Есть еще этаж стратегических проектов, о котором я предпочел бы не говорить вовсе. Стратегия – это следующий за корпорацией шаг. Если в обществе уже есть эффективные корпорации – частные, государственные, смешанные, открытые, закрытые, такие, сякие, серо-буро-малиновые, и каждая из которых научилась управлять своей эффективностью, только тогда и возникает предмет для стратегии. Лидеры общества могут и должны сказать: граждане, мы научились эффективно управлять нашим хозяйством, а вокруг – мир, решающий куда более интересные вопросы. Вот идет волна новых технологий – мы успеваем в нее вписаться? А здесь Европа и Азия через нас давно уже хотят проложить транзитный транспортный коридор – но мы гордо молчим, как задняя половинка бегемота. И вот еще: терроризм, демография, пандемии, глобальное потепление… Мы как-то всем этим будем заниматься?

Только на стратегическом уровне общество имеет возможность заметить окружающий мир – как в плане того, что мы не одни на этом свете, так и в плане того, что в мире что-то течет и меняется.

Но коль скоро у нас нет эффективных корпораций, довольно бесполезно все это обсуждать. Приведу пример. Пятнадцать лет назад, в пору начала проекта «Иное», в кабинете вице-премьера Хижи я познакомился с одним алтайским предпринимателем, у которого был большой банк и была мечта, популярная и ныне: запустить волну новых технологий, оседлать ее, инвестировать в нее и заработать на ней большие деньги. Одним из наиболее понятных и прозрачных изобретений, про которое он говорил тогда – «ну, это уже решено, тут я по большому счету и не нужен, мы уже прибыль получим к концу этого года» – был мотор-колесо, о котором недавно в очередной раз писал «Эксперт». Втулочка такая у велосипеда, а внутри безумно эффективный двигатель, позволяющий творить на этом велосипеде чудеса…