Если пойти по параллельной линии социальных идеалов, перечисленной тройке соответствует триада "свобода – справедливость – братство". Тогда первая из идеологий постиндустриального обобществления – это либерализм. С именованием двух других идеологий дело обстоит куда хуже. Вторую логично было бы назвать «эквитизм», третью – «фратернитизм», но, увы, покуда они остаются безымянными.

В эмпирической политике, как всегда, налицо мешанина из разных принципов. Либерализму из идеологической тройки традиционно противопоставляются коммунизм и корпоратизм из субъектной. Причем в силу того, что «классификация» исходит от пристрастных идеологов либерального направления, остальные два заранее нагружаются негативными подтекстами.

На первый взгляд Рузвельт – безусловный индивидуалист, а его Новый курс – воплощение идеи либерализма. Однако ему присуща отчетливая личностная раздвоенность. По мере развития реформ он все больше поворачивается в сторону "большинства забытых американцев", отчужденных от собственности, чей единственный капитал – рабочая сила, оказавшаяся не у дел. В 40-е годы он разрабатывает второй Билль о правах, который, поверх классического набора либеральных свобод, должен был гарантировать американцам право на труд, достойное существование, оплачиваемый отдых, жилище и медицинское обслуживание. Знакомо? Многочисленные обвинения Рузвельта в коммунизме, как видно, не случайны.

Внутренний конфликт Рузвельт дважды воспроизвел вовне в своей политике союзов. В рамках Нового курса он создал альянс сторонников свободы индивидуального предпринимательства и братства "забытых людей" против сословия корпоративной олигархии. Во Второй мировой пошел на коалицию с коммунистами против фашистов.

Постоянно Рузвельт говорил о том, что сила, которая строит новое общество, должна иметь максимально широкую платформу. Это должна быть партия большинства, а лучше – партия всего населения, нерушимого блока либералов и «забытых». Подлинные правители обязаны уметь консолидировать все общества на внепартийной основе. Хотя он и отталкивался от демократической партии, но ее электорат небывало расширил. Ему удалось собрать под своими знаменами весьма широкую коалицию малого и среднего бизнеса, образованного класса, рабочих, фермеров, негритянского населения.

Осмысляя себя как лидера государства, он говорил о нем как о политически нейтральной, внеклассовой силе, назначение которой – в аккумуляции и выражении национального интереса. В целом Рузвельт действовал как вождь классической "партии нового типа". Ощущение дежавю крепнет, если напомнить, что в своей демократической партии он абсолютно не терпел никаких расколов и уклонов, яростно боролся с фракционностью.

На хрестоматийных фото «Тройки» Тегеранской и Ялтинской конференций Рузвельт сидит между Сталиным и Черчиллем. Когда он ушел из жизни, на этом месте оказался Фултон, затем – железный занавес.

Никто не умаляет заслуг Черчилля, что и говорить, великого государственного деятеля. Но по самому характеру своей деятельности он был из иной эпохи, и в этом качестве куда ближе к Хаммурапи, чем к любому из двоих союзников, столь непохожих с виду.

Увы, Маркс не зря предупреждал, что прыжок из царства производственной необходимости в новую эпоху возможен только там, где формы производства обрели всеобщность, капитал достиг классической завершенности форм. Там, где коммунистические и корпоратистские хунты рвали слабые звенья капиталистической цепи, этих условий не было и в помине. И за двадцать лет до Нового курса гениальный реформатор по ту сторону океана, озирая в тоске революционную пустыню, проговорился про "патриархальщину, полудикость и самую настоящую дикость".

Зря?

Но даже десять Рузвельтов не сломили бы наглого самодовольства олигархии, не будь этого плацдарма социальной заразы за океаном, демонической угрозы всепроникающего Коминтерна, гула туземных пятилеток, дерзких звезд на самолете Чкалова.

И все же совершенное (и завершенное) Рузвельтом – всемирное чудо.

Несчастья сыпались на него как из рога изобилия, противники размножались подобно дрозофилам, препятствия вырастали на ровном месте как грибы. Великая нация была по-детски реакционна и откровенно туповата, туга на ухо, апатична, подвержена климактерическим припадкам. Он действовал смело, решительно, подвергал себя и свою политику отчаянному риску. При этом он был принципиальным противником революционных рывков и скачков, виртуозно опирался в продвижении реформ на реальные интересы и живые силы. Он вытащил талантливый народ из депрессии, создал вместе с ним первую в мире страну собственников.

Blade runner, герой, бегущий по лезвию. Точнее, он не бежал – катился на одном колесе инвалидной коляски. Чуть не докатился до победы и укатил в вечность…

Как заработать вместе с Россией?

«Российская газета» [7] продолжает исследовать тему нового русского богатства, начатую интервью с писателем Даниилом Граниным «Подайте богатому на скромность» (см. номер от 10 января). Есть ли выход из тупикового противостояния богатых и бедных? Можно ли всех россиян сделать богатыми или это утопия? Как научить и научиться преуспевать? Об этом мы беседуем с Сергеем ЧЕРНЫШЕВЫМ, директором Русского института, автором только что вышедшей книги «Россия суверенная: как заработать вместе со страной».

Российская газета: Проблема богатых и бедных – среди острейших. По данным Росстата, разрыв в доходах 10 % самых высокооплачиваемых и 10 % самых низкооплачиваемых работников – больше 25 раз. При этом треть россиян (37 %), согласно опросу ВЦИОМ, считают проблему бедности неразрешимой в принципе. Действительно тупик?

Сергей Чернышев: Сама эта формула – противостояние богатых и бедных – мистифицирует проблему, наводит тень на плетень. Богатые и бедные были, есть и будут при любом устройстве общества. В такой постановке проблема и впрямь выглядит неразрешимой. Подлинная ее суть – противостояние собственников и всех прочих. К «прочим» относятся и наемные труженики, живущие от получки до получки, и сибаритствующие прожигатели наследства, и люмпены с бомжами. Именно это глубинное течение все шире расталкивает льдины с российскими богачами и бедняками, причем и те, и другие все чаще проваливаются в полынью.