– Это твоё. – Девочка схватила меня за рукав и проворно сунула листовку.

Яркий заголовок вопил: «Иди. Беги. Спеши». Внизу мелким шрифтом: «Понадобится ещё больше печенья». Я улыбнулась девочке, отогнала кровожадные мысли и вышла в город.

К несчастью, есть вещи более навязчивые, чем мысли. Это запахи. Тысячи запахов, рассыпанных вокруг. Неуловимых, скользящих. От них нельзя избавиться или спрятаться. Они издеваются, зовут. Будят во мне что-то страшное, ненасытное. Или просто выдают чужие секреты, как сегодня утром, у мамы. У неё на работе пахло обыкновенно – смесью из тягостного ожидания, плохих новостей и дезинфицирующего раствора. Я пыталась сосредоточиться, но в этой унылой медлаборатории даже взгляду было не за что зацепиться. Разве за тень, ползущую со стены на потолок.

– Догадываешься, зачем ты здесь? – важно спросила мама и откинулась на спинку белого кресла.

– Немного. – Я поёрзала на жестком стуле, чувствуя себя беззащитной девочкой, которой злая тетя сейчас уколет пальчик. Правда, на этот раз парой капель крови не отделаться. – Кто-то опять откусил больше, чем мог проглотить?

– Не дерзи, – равнодушно процедила она.

– Ты меня куда-то отправляешь?

– В Ревт.

В воздухе разлился давящий липкий душок. Вот и он: страх, собственной персоной. Я учуяла его раньше, чем поняла, что испугалась. Похоже, мама не шутит. Нет, таким тоном определённо не шутят. Таким тоном требуют принадлежащее по праву.

– А надо? Может, кто-нибудь другой? – Голос мой звучал неуверенно. Ужасно хотелось по-щенячьи поджать хвост, забиться под стол и сделать вид, что меня тут нет. Так уж вышло: я – лишний ребенок в семье. Первый, неудачный, нежеланный. Что бы я ни делала, маминой любви была недостойна. Поэтому удивилась её приглашению и приехала сразу.

– Пойдёшь ты, – категорично заявила мама. – Я решила, и точка.

– Почему именно я?

– Ты должна мне.

– Свою жизнь?

– Не драматизируй, тебе не идет.

Повеяло безысходностью. Наверное, так пахнут чернила, которыми подписывают смертные приговоры. Кропотливо выводят буковку за буковкой. Ровно в ряд, бочок к бочку. И ставят точку.

Я опустила глаза и уставилась на мамин стол. Раньше я любила рассматривать все эти бланки и пробирки, с наклейками на боках и разноцветными крышечками. Красные, желтые, фиолетовые – они казались мозаикой, выложенной скучными полосками. Хотелось поменять пробирки местами, выставить каким-нибудь занятным узором, а мама била меня по рукам и велела сидеть тихо.

Конечно, если кем и жертвовать, то мной. Без вариантов. Не вернусь – не жалко. Но быть может я смогу? Вдруг справлюсь? Докажу маме, что я не просто фон с семейных фотографий, пятно на безупречной репутации, ошибка молодости. И возможно тогда она наконец-то…

– Что нужно делать?

Мама, не без моей помощи, извлекла из недр шкафа круглую наглухо закрытую корзинку из лозы. И проинструктировала:

– У неё там крайняя улица, называется Полевая. Это в лесу, за речкой. Найдёшь домик на опушке. Передашь бабушке. Ей сейчас не очень хорошо.

– Что её так мучает? – поинтересовалась я.

– Голод.

Бабушку я не видела с детства. Давным-давно, весной, она переехала от нас, в Ревт, со всем имуществом – с тех пор ни слова. На Новый год и то не звонит.

– А там что? – Я кивнула на корзинку, благоухающую свежей выпечкой. – Неужели пирожки?

– Лучше тебе не знать, – серьёзно ответила мама.

– А что мне нужно знать?

– Держись дороги, там безопаснее.

Мама даже обняла меня на прощанье. Правда вяло, почти безразлично. Так не прощаются с теми, кого надеются ещё раз увидеть.

И я оказалась здесь. Переход вывел к торговым палаткам: газеты, бижутерия, одежда, сумки… О, кондитерская! Десятки сдобных существ уставились на меня с тарелок и подносов. В заляпанном стекле мелькнуло моё отражение.

Я шагнула в портал, растворяясь в гостеприимной витрине. Подул ветер. Сильный и терпкий, с ароматом корицы и ванили. Печенье вздрогнуло, расступилось, кексы вжались в угол. Лампочки неприветливо мигнули, затрещали и погасли.

Вокруг меня был колючий воздух, пропитанный опасностью. Под ногами поле. Тёмное и топкое – спутанная узлами осклизлая трава. Вместо неба – туго натянутый мрак.

У самого лица пролетела белая бабочка. Крылья её напоминали лезвия и выглядели угрожающе. Я спешно пригнулась. В траве мелькнул крошечный огонёк, за считанные секунды он превратился в воронку, внутри которой что-то отчаянно визжало и скреблось. Я прислушалась к запахам и понеслась к еле заметной дороге. Гравий под ногами скрипел и хрустел пронзительно, поросшая всякой цепучей дрянью дорожка петляла между вросших в землю валунов. На один из них вскарабкалась маленькая крыса.

– Как зовут тебя, мышка? – спросила я, не очень и надеясь на ответ.