или вернуться в розовый букет.

И улица, заросшая бурьяном,

и вся деревня от него светла,

светлы осенних туч колокола

и жизнь, которая в туман ушла,

и жизнь, что к нам выходит из тумана.

Как странно! В доме только ты и я,

но все цветущим маревом одето,

и разом осень, и весна, и лето,

и столько обликов живого света,

как будто нас – немалая семья. 86

Долог состав, но в один вагон

сгрудился странный люд:

не так беззащитно перед проводником

или контролером. Курят тайком,

смотрят газеты, булки жуют, фанту пьют.

А я в пустом вагоне – одна.

Здесь не топят, зато тишина.

Воздух немного похож на воздух.

От пуганых и пугающих отдых.

Граница между зимой и осенью —

словно изрезанный фьордами берег.

Осенние воды находят на твердь.

Зимняя твердь наступает на воды.

Потом идет повышение тверди,

там и воды затвердевают.

Люди эти места называют

царством смерти.

Но став на хребте, позади оставив

черные воды в узорах из листьев,

прямо у ног в полусне увидишь

другой изрезанный фьордами берег,

другие заводи – голубые.

Под этой березой – август всегда:

розовая земля,

сухая трава, сухая листва,

всегда пустая скамья.

Под этой березой всегда лежит

пес из созвездья Псов,

и время, налитое всклень, стоит,

– то есть, до самых краев.

С первым ударом грома

земля выпускает ростки.

От второго удара

на стеблях пестреют цветки.

С третьим ударом грома

заколосится рожь.

Тут и конец пролетью,

а летних гроз не сочтешь.

Да и когда считать-то?

Это зима стоит,

как изнутри на сфере

нарисованный вид.

А лето летит, как будто

взбалмошная руки

бжигаясь, швыряет,

радуги да облака,

зори, туманы, росы,

мглу, ураганы, зной…

Катят золотые колеса,

но под красной дугой

идет по разгару лета,

страды и вечерних нег

лошадь, лишенная цвета,

бледная, словно снег.

Яйла словно чаша, а Ялта – на дне.

Точнее, пол-чаши, а в той стороне,

где стенки распались на сколы и скалы,

по днищу осевшему море взбежало.

Равнинному жителю море не диво.

Конечно, стихия, вольна и красива,

поболее Волги, но та же вода,

равнина без края и жизнь без следа.

А горы низки, если низко ты сам,

но если поднимешься выше к горам,

увидишь их истинную высоту,

провалов глубины и вод чистоту.

Не дальше и ближе, а выше и ниже…

Не море я мысленно слышу и вижу —

дорогу, закрученную спирально.

Нарядны цветущие, хвои печальны, а

камни асфальтовы, желто-медовы.

Пороги у лба, а под пятками – кровы.

Окно парохода у мола блеснет,

и ветер ударит, и птица мелькнет,

Вершины – туманам, долины – дымам.

Долины – жилище, но горы суть храм.

Столько оттенков зеленого,

белого, бурого, синего!

(синее – это тени,

тени и небеса!)

Столько всяких букашек,

птиц зверей и растений!

И лишь человек в одиночестве

стоит, распахнув глаза.

В. Тихомирову

Почаще вспоминай, что ты

и я – даосские монахи.

Сидим поврозь в своей избе,

любуясь лунной снежной ночью.

И – ни души. И слава Богу.

Луна, как лунь, летит над лугом.

Н. Булгаковой

Чтоб не трогали, не морочили,

мы – задами да слободой,

за заборами, по обочине,

лопухами да лебедой,