Шрифт:
В страхе от подошв до рамен.
Рекла, видом смущена,
Так, что встрепетал я в камне:
Я не та, какою мнишь!
Про себя ж молил: Искамни!
Жизнь мне всякая важна,
Пусть проплакать мне велишь! –
Тотчас двигнулся я, вишь,
На чем свет стоит, ругая
Сам себя: ни мертв, ни жив.
Но поскольку нету время и перо мне супротив,
Да и мысль мне – как чужая, –
Из всего, что держит ум,
Мало что мной изъяснимо
В изумленье повергать!
Смерть мне сердце – ну сжимать!
Мне б шепнуть ей: Дуй, мол, мимо!
Мне бы жизнь вдохнуть в рой дум,
Но язык стал тугодум.
Так кричу вовсю пером я:
Пропаду вам поделом я!
Почитал себя ее
Состраданья недостойным,
Отчего и смел бывал:
Робким будь иль будь назойным –
Всякий обретет свое.
Я же ведал лишь провал.
Мрак всю землю покрывал,
Свет исчез – и ни намека
Мне на тень ее иль след.
Так обрушился в траву я как-то раз под грузом бед,
Как хотящий спать жестоко.
И, виня мой беглый луч,
Волю дал слезам горючим:
Пусть беспошлинно текут,
Как снега весной бегут.
Я слабел, слезами мучим,
Обратясь под буком в ключ, –
Мчался, прыгая меж круч:
Кто когда об этом слышал,
Чтобы муж вдруг речкой вышел?
Душу нам дарит Господь
Трепетной, опричь, никто же.
Как Творец, душа нежна,
Как Он, милосердна тоже
С тем, кто взор устав колоть,
Вдруг покается сполна.
И упорствует она
Лишь затем, что грех ей мерзок.
Грех противен и Творцу,
Греховодникам завзятым покаяние к лицу:
Грешник и виниться дерзок!
Состраданием взята,
На меня она взглянула,
Кару пытанной сочла,
Наказанье отняла,
Но в ней мудрость не уснула,
Вижу, коль в свое пущусь,
Снова камнем обращусь!
И какая мне в том прибыль –
Звать ее, мою погибель?
Помню, скорбный дух блуждал
По пустыням и трущобам,
Проклиная прежний пыл.
Я искал цельбы хворобам,
Прежним стать собой пылал,
Но не скорби я избыл:
Я желал, страдал, любил.
Как-то раз мне в час охоты
Зверь коварный, дивный тот,
Знойным днем разгоряченный, средь ручья вдруг предстает.
Все отринув в миг заботы,
На нее гляжу, смутив.
И, желая отомститься
Иль сокрыться, брызжет мне
Тучи брызг в лицо: оне
Мне велят преобразиться,
Ах, как грустен сей мотив,
Вдруг оленем обратив, –
И бегу, бегу чрез боры,
От моей спасаясь своры.
Песенка, я не Зевес,
Чтоб из облака златого
Страсть мою пролить дождем,
Хоть Юпитера огнем
Я горю и мысль готова,
Что орел, в лазурь небес
Хитить чудо из чудес –
Лавр, усладу страстотерпца.
Прочи думы – прочь от сердца!
XXIV. Se l’onorata fronde che prescrive
О Лаура, когда б ваш лавр честной,
Защита от Зевесовых гонений,
Не отказал в пользительной мне сени –
Ее ж достоин пишущий любой, –
Я б подружился с Гениев толпой,
Которых подлый век ценит все мене, –
Но как я жертва ваших оскорблений –
Мне не до добрых дел, само собой.
Зане и Эфиопская пустыня
Под солнцем источает меньший зной,
Чем я, насущного лишенный ныне.
Минуя мой, взыскуйте-ка иной
Источник мене бешеный, ведь вы не
Напьетесь им: он так горчит слезой.
XXV. Amor piangeva et io con lui talvolta
Амур и я – мы оба выли в голос
(Поскольку пары неразлучней нет),
Пока вы так запутывали след,
Что добродетель ваша прокололась.
Теперь, когда от ней вы ни на волос
(Бог упаси и дальше вас от бед!),
Мой благодарный ум к Тому воздет,
С Чьим милосердьем ваша дурь боролась.