Тележка неслась вперед с вполне приличной скоростью, подсвечивая дорогу вычурными выгнутыми фонарями, напоминающими что угодно, кроме обычных фар. Посередине, разделяя пространство странноватого транспорта пополам, красовался двигатель, на удивление блестящий латунью и бронзой, работающий бесшумно и, как показалось Энди, за счет бешено крутящегося в своей глубине большого янтарного шара, матово-равномерно светящегося.

Сидящий впереди сопровождающий больше всего напоминал рыбака, управляющего лодкой с мотором. Два изогнутых высоких рычага и три циферблата, где бегали не стрелки, а красные и синие точки, оставляющие за собой цветовую гаснувшую полоску.

Свет от вытянутых капель фонарей, висящих впереди на кованых лебединых шеях, выхватывал то осыпающуюся землю, перевитую корнями, то старинную кирпичную кладку, иногда мешавшуюся с каменной, похожей на вот только виденную на лестнице, а иногда желтые лучи отражались на грубо сваренных балках и листах. Пару раз, резко ускоряясь, они пролетали станции метрополитена, тихие и безлюдные, как и положено ночью.

На одной пришлось задержаться, впереди тихо пыхтело еще одно странное инженерное чудо, почти карета, высокая и с зеркальными стеклами. Рядом с ней, ругаясь и размахивая обычными ключами и отвертками, копошились два плотных и низких персонажа в кожаных куртках и кепках, блестящих очками-гогглами, поднятыми на лоб. Отличались сопящие и порыкивающие друг на друга почти близнецы лишь цветом бород, рыжей и черной, и способом их носки. Рыжее золото правый заплетал в несколько косичек, а у его угольно-вороного соседа торчало как веник.

Энди, косясь в сторону как мог, наткнулся на мерно двигавшего уборочно-полировальную машину мойщика, обычного парня в наушниках и бейсболке «Никс». И ему, судя по всему, было совершенно наплевать на творившееся посреди путей. Или… он просто ничего не видел. И не слышал.

А станция оказалась интересной. Со статуями у колонн, гневно кричавшими или призывающими к чему-то, мужчинами и женщинами, почти все с оружием. И Энди даже умилился, несмотря на страх, смотревшей прямо на него ушастой овчарке с носом, натертым ладонями пассажиров до блеска. И тут бронзовая собака, строго смотрящая на живую статую, вдруг оскалилась.

– Фу, – спокойно сказала брухо, – сидеть, блохастая. А мы тут надолго?

Интересовалась она у сопровождающего. Тот оглянулся, несколько секунд тупо пялясь мешком маски, потом повернулся к рыже-черному тандему. И гулко, на местном, задал вопрос.

Так отвечать могли бы мексы, пару раз виденные Энди, так же бурно, горячась, непонятно, но так очевидно, ругаясь, размахивая руками, как мельницы крыльями, горя искренним гневом и…

Но за дело они взялись сразу. Видно, застыдились.

Мерное покачивание и еле уловимый скрип возобновились через пять-десять минут. Карета, горделиво сверкая зеркалами кормовых окон, умчалась вперед. Сопровождающий так не торопился, и Энди, несколько часов заключенный в собственное тело, задремал. Хотя думал, что такое невозможно.

А проснулся уже на… На рынке. Если его можно было так назвать.

– Час, – буркнул сопровождающий, сопя и похрюкивая под своим мешком, – там!

И показал на башенку с часами, торчащую над пестрым ковром, перемигивающимся огоньками и кострами перед глазами.

– Хорошо, – Ниа кивнула, легко выпрыгнув на низкие и темные камни, заменяющие платформу. – За мной.

За ней, само собой, следовало идти Энди. Вот его ноги взяли, послушно встали и пошли. По камням, по каменным ступеням, по вездесуще-проклятой старой брусчатке, по доскам настила, откуда вниз вел утрамбованный спуск.

– Ты здесь никогда не побывал бы, наслаждайся, изумляйся и ужасайся. – Ниа повернулась к нему, похлопав по плечу. – И не забудь быть благодарным. Без меня тебя бы уже продали, сдали в наем или сожрали. Цени, человечек из Контроля.

Без нее он здесь бы и не оказался вообще! Энди почти кричал внутри собственной головы. Сожрали бы, продали?! Да он просто гулял по чужому, чтоб его, городу… и все! Все!

– Кстати, по поводу поесть… – Ниа осматривалась, порой сторонясь и пропуская прибывающих торговцев и покупателей. – Я бы не отказалась. Да и тебе стоит, похудел уже фунтов на десять. Стоит тебя накормить. Странно… всего на десять, наверное, молодое тело сгорает от водуна не так быстро.

Что?! Энди все больше пугался, слушая ее. А ведь верно, брюки стали свободнее. За неполные двенадцать часов… как так? Неужели порошок не просто подчиняет воле, но и заселил в него паразитов, сейчас медленно заставляющих организм отдавать им все нужное? Может, они сейчас копошатся везде, от мускулов и до мозга, а он… а он просто ходит и умирает?!

– Не нервничай, – посоветовала брухо, – еще быстрее похудеешь. Ничего, это не на долго, не переживай. Пошли вниз, есть очень хочется. Надеюсь, тут есть карри.

Ноги опять понесли Энди сами по себе, вниз, к огромному сборищу всего, где можно было разложить товар, примерять, разглядывать, выбирая, есть или просто спорить до хрипоты. К высоким шатрам, полосатым и разноцветным, выскочившим, казалось, из средних веков. К военным палаткам, большим и маленьким, зеленеющим и желтеющим в окружении соседей. К криво-косым киоскам, сбитым из разномастных досок и еле стоящим. К фудтракам, каким-то образом заехавшим в огромную пещеру рынка, окруженную каменным сводом и теми самыми белыми старыми стенами. К присыпанным щебнем узким змейкам дорожек, вьющихся между рядами торгашей. К ящикам с белибердой, стоящим прямо в грязи и сидящими рядом хозяевами… тоже в грязи. К торчащим вдалеке нескольким мачтам с парусами и двум дымовым трубам небольших пароходов, стоящих у берега речушки, закованной в камень, затхло-зеленой и пахнущей странноватой смесью всякой гадости.