– Тебя звать Ниа? – прогудел правый.

– Допустим.

– Я Бьерн, он Бьярн, она Зубочистка. Мы готовы пойти с тобой, как просит Ясмень-сокол. Но цена нас не устраивает.

– Так зачем тратить время? – удивилась Ниа. – Я пошла, искренне расстроенная

Сопровождающий вдруг оказался рядом, что-то захрипев из-под маски. Лапищи положил на плече брухо, вдавив ее в землю.

– Хм… – правый почесал в затылке. – Странный какой-то вариант. Мы о таком не договаривались, слышишь, цыпа?

– Слышу, – сказала Ниа, – отпустишь?

Сопровождающий снова захрипел, явно стараясь донести мысль. Энди, зная, что будет, все равно чуток заинтересовался. Ну, так оно и вышло. Только на этот раз без всяких пугающих появлений и все такой.

Голова сопровождающего, явно удивившегося и тонко заголосившего, сама по себе начала выкручиваться вправо и лицом к лопаткам. Воздух замерцал, превратившись в высокого, покрытого голубой шерстью, обезьяну-антропоида. Морда, вымазанная белой краской под череп, довольно ухмылялась.

– Круто! – разом выдохнули оба бородатых. Их соседка, меланхолично перекатив зубочистку из одно уголка рта в другой, ничего не сказала. Энди, само собой, молчал.

Ниа, наблюдая за подергиванием сопровождающего, молчала. Пока не начал доноситься подозрительный треск.

– Хватит. Просто держи.

Лоа, недовольно оскалившись, рявкнул.

– Я знаю. Если они меня обманут, отпущу тебя на охоту. Пока не ломай ему ничего, сказала же, он пока еще нужен.

Ниа постучала по лбу – тук-тук-тук, как по бильярдному шару.

– Есть кто дома или только опилки с тараканами? Возвращайся к хозяину. Передай, что все получит вечером, в той самой камере Северного вокзала, где есть кот. И пусть приходит один, с ним ничего не случится.

Лоа, еще раз недовольно рыкнув, отпустил сопровождающего. Тот, даже не поправляя мешок на лице, бросился бежать. Антропоид, корча рожи на разрисованной морде, повернулся к сидящим за столом наемникам. Оскалил клыки, блеснув черной губой.

– Ядрены кочерыжки! – старший, Бьярн… нет, Бьерн, потянулся к поясу. Младший, Бьярн, выложил на стол короткий широкоствольный обрез. Зубочистка ничего не выложила и рук никуда не убрала, только перестала гонять по рту свою подружку.

Ниа щелкнула пальцами, весьма даже эффектно. Лоа, рыкнув, пропал.

– Итак, что там насчет цены за ваши… услуги?

– Прибавить бы надо, – прогудел Бьерн, – ну так… для приличия.

– Прояснишь? – Ниа уставилась на него своими, все еще злыми, глазами.

Бьерн открыл рот, захлопнул, покраснел и…

– Чего непонятного? – голос у Зубочистки оказался красивый, грудной и бархатный. – Нам не объяснили куда нужно будет с тобой идти, но это ладно. Но зато предупредили, что нанимает нас женщина из вуду. Часто у нас тут бывают такие гости, Бьерн? Бьярн?

Оба так усердно замотали головами, что превратили ирокезы в ало-черные смазанные полосы. Энди, сидящий в своей скорлупе и стоящий сбоку, легко понял все и без того ясное.

Главная в тройке – женщина. А суровые кубы из мускулов и твердолобых бородатых голов так… мясо. Бойцы, не более того. Ниа, надо полагать, это поняла еще быстрее своего медленно угасающего слуги.

– Хорошо, допустим. – брухо села на стул, повернулась к Энди. – Приземлись куда-нибудь. И это, мальчики, помогите снять рюкзак, только очень аккуратно.

– Почему?! – одновременно остановились братья.

– Хвосты отрастут, если что не так.

Энди готов был рухнуть.

– Шучу. Просто там хрупкие предметы.

Бьярн и Бьерн выдохнули и потянули лямки с плеч человека-статуи.

– Ого… у него плечи в кровь.

– Так займитесь. Найдите врача там, или знахарку, мне он нужен здоровым.

Братья ушли, Энди остался, ведь госпожа не разрешала уходить.

– Продолжим? – Ниа повернулась к Зубочистке.

Женщина кивнула, убрав зубочистку и крутя ее в пальцах.

– Опоссуму в глаз попадешь? – спросила Ниа, кивнув на острую штуку.

– Белке, опоссумы у нас не водятся. Такие как ты у нас редкость, напоминаю. Значит, что? Значит, дело серьезное, и, само собой, опасное. Нас никто не заставляет шкуру дырявить, могли бы на фабрике работать, хлеб печь или детей учить, Бьярн с топором обходится, залюбуешься. Ему что мясо рубить, что дерево резать, все едино красиво выходит.

– На жалость давишь?

– Нет, сестренка, делюсь.

– Я тебе не сестренка.