Шрифт:
– Ты только сделай так, чтобы брюхатая я потом не ходила…
– Не волнуйся!
В доме Орловых, застолье шло полным ходом. Назар вместе с батюшкой пили водку и закусывали квашеной капустой. Угрюмая Настасья Кирилловна тихо сидела в углу комнаты в кресле-качалке и вышивала спицами свитер для своего любимого сына – Клима.
– Болею я отец… Болею жутко… – говорил Назар попу, схватившись за голову. – Что делать не знаю, мочи нет…
– Что болит то у тебя, Назар?
– Всё болит! – провёл рукой по глотке шеи. – Ноги отекают, кружится белый свет перед глазами, но главное… Главное – сердце! Вот что покоя мне не даёт, ни спать, ни есть не могу!
– Не сердце у тебя болит Назар, душа значит у тебя хворает!
– Что с нами будет, а? Почему так всё повернулось? Против нас? Что эти чёртовы большевики с Россией делают? Плохо ведь, всё только хуже делается! Господь твой наказал нас всех! Господь! – Назар понизил голос и наклонился к нему, чтобы жена не слышала. – Вот жена говорит – уезжать, а как можно, как можно здесь всё оставить, с голым задом остаться… Ведь всё разграбят красножопые! Всё заберут! А этот дом мне батька родный завещал, и я хочу остаться здесь, и эмигрировать тем боле не хочу, я хочу остаться здесь, в России, в этом доме, и умереть… Умереть на своей земле… А не на чужбине, скитальцем, нищим эмигрантом!
– Ну може ещё не всё потеряно. Чего ты нюни распустил? А?
– Да не знаю… Поглядим, поглядим, что будет… Ну что, святой отец, накатим по одной за Россию матушку?
– Вот это можно… – почесал поп седую длинную бороду. – Спаси сохрани… – произнёс он и перекрестился, а после, перекрестил и Назара. – Дай же Бог не последний…
И как только Назар наклонил бутылку над рюмкой батюшки, двери его дома громко распахнулись от мощного сапога Фёдора Птахи. Красный главарь с гордо поднятой головой вошёл в дом. Назар, уставившись на него, даже бутылку не поднял, застыв на одном месте, наполнив рюмку до краёв и проливая водку на стол. Вся ватага Птахи была внутри поместья Орловых. Все они вооружены. У кого в руке наган, у кого винтовка, топор или сабля.
– Грабить пришли? – произнесла напуганная Настасья Кирилловна.
– Что вам нужно, бандиты, золото? – спросил Назар. Его лицо исказила страх и злоба.
– Чего молчишь Фёдор? Зачем пожаловали, антихристовы дети? – присоединился святой отец.
Из глаз Фёдора брызнули чёрные искры. Он достаёт наган.
– Золото оставь себе, игемон! Мы пришли за справедливостью!
В этот момент на лестницу, ведущую со второго этажа выбегает старший сын Лука, с ружьём в руке. И как только он нацеливается на Фёдора, тот направляет на него свой наган и стреляет первым, продырявив его плотный живот, свинцовой пулей. На белой рубахе парня образовывается красное кровавое пятно. Лука падает и кубарем скатывается по лестнице. Бутылка у Назара падает и разбивается. Настасья Кирилловна встаёт с качалки и кричит что есть мочи, впадая в безумие, при виде убийства своего старшего сына.
– Убийцы! Убийцы! – кричит она.
Горбун нацеливает на неё винтовку и стреляет ей в грудь, после чего она отлетает в сторону и падает замертво, прекратив свой крик.
– Царство небесное… – перекрестился поп.
Услышав шум и выстрелы, пятнадцатилетняя Верочка со второго этажа, закрылась в своей комнате на щеколду и легла под одеяло на кровать. Её девичьи ангельские глазки забегали в страхе по сторонам.
А Клим с Варварой занимались в парке у старого дуба самым интимным и приятным для них делом. На небе сияет луна. Девушка с приподнятом платьем, уперлась руками о дерево, а парень со спущенными штанами, двигался в ней в резвом и настойчивом ритме. Когда Варвара громко вскрикнула на всю округу, парень остановился.
В доме Орловых продолжал накалятся градус насилия.
– Язви тебя, дьявол! – произнёс Отец Владимир. – Ты чего наделал! А ну-ка, ну-ка убери свою сатанинскую игрушку и прикажи своим чертям убраться отсюда! Не надо делать больше трупов! А не то…
– А не то что? – с интересом прищурил глаза Птаха. – Ну?
– Не простится тебе там… Эфиоп проклятый!
– Где там?
– На небе!
– На каком небе, старый остолбень?
– В царстве Божьем…
– Бога нет! – гневно крикнул Фёдор и выстрелил из нагана попу в сердце.
Батюшка схватился за простреленное место, изо рта его хлынула кровь и он свалился, опрокинув стол на себя со всей посудой на нём.
– Это я тебе говорю! Фёдор Птаха! – говорит мёртвому валяющемуся на полу в луже крови, попу. – Придумали себе воображаемого друга с царствием небесным! Нет этого ничего! Нет!
– Как говаривал наш батюшка Ленин… – начал один из людей ватаги, в кепке на голове. – Религия, есть род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ!
Фёдор подходит вплотную к Назару, который кажется, поседел за последние пару минут.
– И нет никакого страшного суда! Я ваш самый страшный суд! – смотрит он ненавистными глазами на Назара. – Знаешь, кулатская мразь, я с детства был очень бедным… Моя мать умерла от тифа, мой отец лишился руки на работе, до меня не было никому дела! Я ходил в рваных штанах, носил ботинки с голыми пятками и был вечно голодным! Мой отец пил, постоянно, беспробудно, а когда напьётся до чертей, которых он видел повсюду, ублюдок брал здоровенный дрын и бил меня им, пока у меня искры из глаз не по вылетают, пока я не забьюсь в углу и не потеряю там сознание к чёртовой матери! – глаза у Фёдора, выкатываются, как у сумасшедшего. – Он был зол на жизнь, на то, что лишился руки и на нашу власть, то бишь на тебя! Толсто рыло! На таких, как ты, властелинов земли Русской… Но срывал он всю свою ненависть на мне… Потому что я рядом… Он был слабак, в отличие от меня. И подох им. А я вырос… – хватает руку Назара, Фёдор, грубо снимает с его пальца перстень с крупным бриллиантом и одевает его себе на палец. – И теперь… Я собираюсь навести на своей земле порядок… Избавить её от всех врагов народов! От купцов, попов, царю продажных… Всех изничтожу! Всех! Одни крестьяне останутся! Пусть живут… Власть трудящихся!