– Я вас знать не знаю, – перебивать собеседника, видимо, было неуклонной привычкой девушки.

– Что значить не знаете? – искренне возмутился Кондрат и, придерживая одной рукой руль, второй полез в карман. Достал визитку и кинул её на заднее сидение.

– Ваша?

Номин визитку взяла, покрутила в руках.

– Моя, но откуда я знаю, где вы её взяли?

Леший покрепче сжал руль. Вот развернуться бы, да как встряхнуть строптивую девку. Ведь сама же оставила. И чего упираться? Однако Кондрат проглотил злость, и, старясь казаться более спокойным, сказал:

– Эту визитку вы оставили мне, когда фотографировали надпись, ночью, у центральной психиатрической больницы!

– Где? 

Кондрат глянул в зеркало заднего вида. Номин смотрела пристально прожигая дырку в затылке майора, от неприятного ощущения у него холодело под волосами.

– Вы делали фотографии у психушки…

– Я это услышала, – ледяным голосом произнесла девушка. – Я не глухая! Вы меня с кем-то путаете.

– Вас? С кем-то? – Кондрат нервно хохотнул. – Номин, вас трудно с кем-то перепутать.

Девушка побледнела. Рука остановилась на холке Тайры. Еще минуту она дырявила Кондратовский затылок, потом судорожно выдохнула и откинулась на спинку сидения. 

– Как вы представились?

– Кондрат Леший.

– Кондрат, – интонация изменилась, выдавая безумную усталость. – Я хотела бы сказать вам, что это была я и визитку вам тоже я оставила. Но… я, правда, не помню. Последнее, что осталось в памяти – я покупаю газету в киоске в парке. Бабулька милая такая. Я в очередной раз посетовала, что в нашем городе не происходит ничего интересного. 

– Бабулька в парке? Парк Новославский?

Номин, не отвечая, кивнула.

Кондрат подавил вздох.

– Хорошая бабулька, – продолжала Номин. – Чаем поила – помню. А о чем говорили, не помню. Доберусь до города, съезжу к ней, разузнаю...

– Не узнаешь. – негромко проговорил Кондрат. – Нет больше ни бабульки, ни киоска. 

– Снесли? 

– Сожгли.

– Кто? – Ная распахнула разом ставшие огромными глаза. 

Лешему захотелось передернуться, от холодящего ощущения пристального взгляда в затылок. Как будто пистолет приставила и ждет… Чего ждет?

– Я бы тоже хотел узнать, кто и зачем, – сказал он через ком в горле, от чего голос стал сиплым. – И мне казалось, что вы знаете больше ответов. Вы фотографировали странные символы у психушки. Вы поехали в Севольное, и что-то там искали. После вашего скоропалительного отъезда, убивают старушку газетчицу, у которой находят вашу визитку. Вечером перед отъездом вы звоните Семёну Рачинскому– дежурному Первомайского ОВД, с которым вы о чем-то до этого разговаривали у отдела, и я это видел. Утром Семена убивают.

Номин молчала. И лучше бы она сказала хоть что-то. От её молчания по коже шли мурашки. 

Кондрат закашлялся и продолжил:

– Вы взяли старую карту в архиве и что-то в ней увидели. Что-то, заставившее вас начать собираться домой. Однако, вы встретились с Лукишной, подругой той самой бабульки из парка. Теперь скажите мне, Номин, не слишком ли много событий произошло за последнее время вокруг вас? Во что вы влезли? 

Девушка вжалась в сиденье и обхватила себя руками, отводя взгляд от Кондрата.

– Я не помню… Я говорила с бабушкой… А потом пришла в себя на дороге. На пустой, темной, безлюдной дороге, – голос Номин задрожал странным пугающим холодом и отрешенностью. – Я испугалась и позвонила Еши. Это всё, что я могу вам рассказать, – она провела по глазам рукой, устало смахивая вновь накатившиеся слезы. – Вы можете меня вызвать в отдел, но и там я повторю сказанное. Я ничего не помню.

Кондрат покосился на Номин. Раскосые зелёные глаза на бледном лице, веснушки слишком яркие для такой светлой кожи. Рыжий волос. Свой ли? Странно.

– Номин, это ваш природный цвет волос?

– Это так важно?

– Это странно.

– Да, – кивнула она. – Отец бурят. Мама русская, рыжая с зелёными глазами. Вот так и получилась я.

– Вы необычно выглядите. Вас трудно не запомнить или с кем-то перепутать.

Девушка невесело улыбнулась, едва растягивая губы. Немного помолчала, а потом сказала:

– Если то, что вы говорите, правда, то я сожалею, что стала причиной ваших проблем.