Шрифт:
– Зря ты в это влез! – выкрикнул истерично громко, окровавленные руки легли на руль. – Теперь тебе точно никто не поможет! – Фургон фыркнул и унёсся по аллеи.
– Кто здесь? Что происходит? Ща милицию вызову! – голоса донеслись разом с нескольких балконов.
В раскрытые ворота больницы виднелись торопливые тени и слышались крики.
– Кузьма! Тайра! – Кондрат бросился бежать вдоль аллеи в сторону Новославского парка.
***
– Не человек, но живое. Точно живое! – повторил рассказ кузнец. – Я эту тварь ранил.
Номин и Еши внимательно смотрели на Кузьму.
– Как думаешь? – повернулся к журналисту Кондрат – Потому его к психам определили?
– Психам? – прервал Кузьма. – Да как бы ни так. Вот что я вам скажу. Кто бы и что бы про эту больничку не говорил, а на психушку она никак не тянет. Порядки там совсем не больничные.
Все переглянулись. Кузьма продолжал:
– В том помещении, где я был, даже окон нет. Никто ни с кем не общается. Нет такой возможности. Выводят гулять, но не всех. Уж не знаю, по какому принципу. Сидят в основном в одиночках, есть сдвоенные камеры, но на другом этаже.
– Камеры? – переспросил Кондрат.
– Именно камеры. Потому как палатой, то помещение, в котором меня содержали, язык не повернётся назвать. Пол, стены, миска с водой и кровать на цепях. Дверь железная с окошком на замке. Вот и вся обстановка. Подушка имеется, матрас, простынь, а вот одеяла нет. Их развлечений газетку мне местную дали. В туалет, под конвоем. Вот тебе и больничка. А сегодня вечером ко мне дежурный зашёл. Сказал, мол, поговорить со мной хотят. Я так и понял, на допрос.
– Допрос? – Еши косо глянул на майора. Тот хмурился не перебивая слушая кузнеца.
– Именно? Говорит: «Ща ребята с тобой из седьмого отдела потолкуют…».
– Ребята из седьмого отдела? – Номин нахмурилась. Кондрат бросил на неё изучающий взгляд и отвернулся.
Кузнец рассказывал.
***
Ночь или день? День или ночь? Когда его привезли? Во сколько? Сотку забрали ещё в отделе Севольного. Фёдор всё вздыхал толи от жалости к кузнецу, толи показательно; вишь, какой он сердобольный.
Ребят прибыло трое. Двое сержантиков и главный – крупный мужик с монгольскими узкими глазами на смуглом лице. Кузьма не сопротивлялся. А чего сопротивляться? Улики против него. Фёдор говорил: следы, кровь его, снова же после убийства с место преступления скрылся. А как объяснить, что не мог рядом с ней оставаться. Тот, кого он видел – дьявольский. Он что-то делал с его Марьей! Он убил её… но, Кузьма видел, тело её видел, синее, блестящее как будто окунули в искристую, синюю краску. Уже потом, когда дьявол бросил её на землю и, кинулся к Кузьме, Марья стала обычной. Мёртвой, но обычной. Не успела дьявольщина с ней чего-то сотворить, небось, хотела её такой же сделать, а кузнец помешал. И это его радовало, не позволил твари сделать его Марью дьяволицей! И пусть его посадят, он душу Марьюшкину спас.
Фёдор сам дверь полицейского Уазика за ним закрыл.
– Дурак он и есть дурак, что с него возьмёшь, – сокрушенно говорил участковый главному, в кабинете отдела. – Ну, пошёл на бабу, так от ревности, от страсти неразделённой. Вы ж на него посмотрите? А что рассказывает, так бабу убил – крыша и поехала. Надо ж навыдумывал, дьявол, свет. Он с виду, что шкаф, силушка только и есть, а в голове… Дурень парень.
Главный, монголоидный мужик, щурил и без того узкие глаза.
– Сейчас от ревности, потом за просто так. Вы, Фёдор Николаевич, понимать должны. В вашем округе такие эксцессы недопустимы. По ревности или нет, а нести ответственность должен. И притом, что за байку он там говорил? Народ баламутит. Ересь несёт. У вас на районе последнее время неспокойно. А тут ещё и такие случаи.
– Народ-то у нас привычный, вы ж знаете Фархад Шахмудинович…
– Привычный? – нехорошо усмехнулся монголовидный. – Короче так, Фёдор Николаевич. Сказителя, я вашего, забираю…
– Так куда ж его? – взвился участковый. – Как так-то, без суда и следствия!
Названый Фархадом поднялся и уничтожительно посмотрел на участкового, тот вжался в кресло.
– Не на том вы положении, милейший. Сказителя забираю.
– А разрешение от пятого отдела есть? – совсем тихо спросил участковый.
Фархад неприязненно посмотрел на Фёдора, сунул руку в карман, вынул бумажку и кинул её на стол.
– Годится?
Участковый кивнул, глянул на несколько знакомых печатей и залихватскую подпись, вздохнул.