Памела понуро покинула свидетельское место. Я подумал, что она опрокинет мой стол. Ее взгляд уткнулся в Остина. Она остановилась, и кровь отлила от ее лица, но не от страха перед преступником, а от мысли, в каком виде она предстала перед людьми благодаря ему. Он смотрел в другую сторону.

Бекки наклонилась ко мне и спросила:

– Ты уверен?

В ту же секунду судья Хернандес громко поинтересовался, есть ли у меня еще свидетели? Я поднялся и ответил на заданный мне вопрос:

– Обвинение вызывает Томми Олгрена.

Томми был в здании суда. Я приказал забрать его из школы, когда решил его повторно допросить, но оставил мальчика в неведении относительно причин своего поступка. Он занял свидетельское место, не подозревая, что у меня на уме. Томми, казалось, нервничал. Его взгляд метался по залу, он вглядывался в лица присяжных, как будто они что-то от него скрывали.

– Томми. – Мой голос заставил его вздрогнуть. Я поднял руку. – Этот человек изнасиловал тебя? Остин Пейли?

Томми мельком взглянул в нужном направлении, затем повернулся ко мне.

– Да.

– Когда это случилось?

– В мае, два года назад, – тихо проговорил он, пожимая плечами.

– Некоторое время назад, – я повысил голос, – ты сказал родителям, что тебя изнасиловал другой мужчина. Помнишь?

– Да.

– Кого ты обвинил?

– Мистера Риза, нашего соседа. – Томми говорил тихо, но отчетливо, с детским упрямством. Он был готов сопротивляться.

Я сбавил обороты.

– Это была правда, Томми?

– Нет, – ответил он.

– Точно?

– Он… – начал Томми, но запнулся. – Нет. Все это неправда.

– Зачем ты обманул родителей?

Всему есть объяснение. Немотивированные поступки – редкость. Человек, вломившийся в дом и убивший пятерых, в конце концов объяснит, почему он это сделал. Томми не был исключением. Когда он стал оправдываться, то все поняли, что он еще очень мал.

– Я поступил плохо, но мистер Риз обидел меня. Однажды я играл с Ронни, его сыном, мы перекидывали мяч из моего сада в его и обратно, а мистер Риз приказал нам прекратить, а то мы сломаем забор. Хорошее дельце! Как можно сломать забор мячом! Мистер Риз отобрал у нас мяч. Но мяч был мой! Я вежливо сказал ему: "Мистер Риз, это мой мяч". Но он даже не обернулся.

– Но потом он отдал мяч?

– Нет. Я спросил на следующий день у Ронни, и он ответил, что мяч все еще у отца.

– Так вот почему ты придумал, будто мистер Риз надругался над тобой?

– Не только поэтому, – торопливо возразил Томми. – Однажды я возвращался домой из школы и порвал на их участке веревку, когда бежал, а мистеру Ризу она была нужна. Он так разозлился! Ругался и наказал меня.

– Наказал?

– Он ударил меня, по… – Томми показал рукой место, которому обычно достается в таких случаях.

Я очень надеялся, что многие родители в зале вспомнят, что значит для ребенка обида, как долго она сохраняется в его памяти. Дети, несмотря ни на что, считают, что мир справедлив.

– Вот почему ты сказал родителям, что мистер Риз изнасиловал тебя?

– Да, – ответил Томми мрачно, считая, что его поступок оправдан.

Пауза затянулась, взоры присяжных обратились в мою сторону. Я приступил к тому, для чего вызвал Томми.

– Вопросов нет, – произнес я.

Со времени появления Томми в зале за столом зашиты велись бурные дебаты, при желании я мог бы выдвинуть протест. Но меня порадовало случившееся в рядах неприятеля. Теперь стало ясно, о чем шла речь. Оба адвоката посмотрели на Остина, который кивнул в сторону Бастера. Элиот откинулся на спинку кресла, как всегда невозмутимый, но это была всего лишь маска Бастер энергично подался вперед, надел очки, просмотрел свои записи, затем сурово взглянул на Томми.

– Ты понимал, Томми, – начал он, – как серьезно взрослые воспримут это обвинение?

Томми, по всей видимости, впервые задумался над этим.

– Не знаю, – сказал он.

– Как так? Тебе не приходило в голову, что ты наносишь вред мистеру Ризу?

– Я знал, что родители разозлятся, но я тоже был зол на него.

– Почему ты просто не пожаловался родителям? Разве нельзя было попросить отца забрать мяч?

Томми нахмурился, приготовившись к долгому объяснению, но затем передумал:

– Не знаю, – упрямо повторил он.

Думаю, обвиняемому несладко приходится в такие моменты. Остин знал цену этим показаниям. Он бы выкрутился, если бы адвокат пробил брешь в рассказе мальчика. Но при всем желании Остин не мог крикнуть адвокату, как болельщик на стадионе: "Давай! Врежь ему!" В своей адвокатской практике я часто указывал подзащитным, как следует вести себя в подобных случаях: полный серьезности, легкая симпатия к потерпевшему, за которой скрывается жалость. Но ничего не поделаешь, своей ложью потерпевший это заслужил! Можно подобрать соответствующее выражение лица. Я пытался что-нибудь вычитать на лице Остина. Он умел владеть собой. Он смотрел на Томми, как будто ему предстояло вынести вердикт в отношении мальчика. Он слушал его, сочувственно покачивая головой.