— Нам твердят: «Терпите, терпите». Но что они сделали, чтобы мы могли терпеть? Разве Керенский дал нам больше хлеба, чем царь? Слов и обещаний хоть отбавляй, это верно. Но еды от этого не прибавилось. Мы целые ночи простаиваем в очередях за обувью, хлебом или мясом и все еще, как дураки, пишем на наших знаменах слово «свобода». Единственная наша свобода — это та же самая свобода быть рабами и умирать с голоду.

Разочарование и отчаяние рождали в народе дух борьбы, он начинал действовать — неорганизованно, буйно, неистово, но все же действовать.

В городах бунтующие рабочие явочным порядком захватывали предприятия. Управляющие пытаются помешать рабочим, но их сажают в тачки и вывозят за ворота. Ломают станки, портят сырье. В промышленности жизнь начинает замирать.

В армии солдаты бросают винтовки и сотнями тысяч бегут с фронта. Представители правительства пытаются остановить их отчаянными призывами. С таким же успехом они могли бы обращаться к горным лавинам.

— Если к первому ноября, — говорят солдаты, — не будет сделан решительный шаг в сторону мира, в окопах никого не останется. Вся армия устремится в тыл!

Во флоте проявляют открытое неповиновение.

В деревне крестьяне захватывают помещичьи имения. Я спросил барона Нольде:

— Чего хотят крестьяне в ваших имениях?

— Сами имения, — ответил он.

— А как они намерены получить их?

— Они уже владеют ими.

В некоторых местах такие захваты сопровождаются безудержными погромами. Под Тамбовом полыхает зарево горящих риг и помещичьих усадеб. Спасаясь, помещики бегут. Пришедшие в ярость крестьяне смеются над теми, кто призывает их к спокойствию. Посланные на подавление бунтов войска переходят на сторону крестьян.

Россия стремительно несется в бездну.

Над всей этой нищетой и развалом восседает горстка болтунов, называющихся Временным правительством. Оно уже почти труп и держится лишь на впрыскиваниях союзнических угроз и обещаний. Перед теми задачами, которые стояли перед ним и которые по плечу лишь великану, оно беспомощно, как дитя. На все требования народа у него лишь один ответ: «Ждите». Сначала: «Ждите конца войны», теперь: «Ждите Учредительного собрания».

Но народ не хочет больше ждать. Он уже потерял всякую веру в правительство. Массы верят в себя, верят, что только они могут спасти Россию от гибели и погружения во мрак, верят только в те органы, которые созданы ими самими. Они ждут спасения только от новой власти, созданной из тех, кто вышел из их среды. Они с надеждой устремили свой взор на Советы.

Летом и осенью 1917 года неуклонно возрастают и крепнут Советы. Повсеместно они группируют вокруг себя основные революционные силы. Советы явились школой, в которой народ прошел подготовку, обретя уверенность в своих силах.

Местные Советы превратились в разветвленную, всеобъемлющую сеть организаций, выполнявших функции нового государственного аппарата, выросшего на обломках старого. Во многом Советы уже действовали как правительство. Правительством их нужно было только провозгласить, ибо фактически они уже являлись им, о чем свидетельствовала вся их деятельность.

Из самой глубины народных масс раздался могучий клич: «Вся власть Советам!». То, что в июле требовала столица, теперь стала требовать вся страна. С огромной быстротой распространилось по России это требование. От матросов Балтийского флота перекинулось оно к их товарищам на Черном, Белом и Желтом морях и эхом возвратилось обратно. Деревни и фабрики, казармы и фронтовые окопы присоединили свой голос к общему хору, который с каждым часом звучал все громче и настойчивее.

В воскресенье 23 октября (4 ноября) к нему присоединился рокочущий голос Петрограда, где в один день произошло шестьдесят огромнейших митингов.

После зачтения в Народном доме ответа Балтийского флота на мои приветствия меня попросили выступить. В двери Народного дома вливались бесчисленные людские волны и, клокоча, растекались по коридорам. Они устремлялись в залы, заполняя их до отказа и выплескивая часть людей на балюстраду балконов и лож, откуда они свешивались живыми гирляндами. Из глубины народных масс, то усиливаясь, то стихая, словно разбивающийся о берег прибой, поднимался могучий голос сотен тысяч людей, требовавших: «Долой Временное правительство!», «Вся власть Советам!» Они дают клятву бороться и умереть за Советы, поднимая вверх сотни, тысячи рук.

Терпению бедных настал конец. Они не хотят быть пешками и пушечным мясом и восстают. Темные массы, длительное время безучастные, наконец проснулись и не желают больше, чтобы правители запугивали их и усыпляли словесной мишурой, они презирают угрозы, смеются над обещаниями, они берут инициативу в свои руки и требуют от своих вождей либо двигать дело революции вперед, либо уходить с дороги. Впервые рабы и эксплуатируемые, выбрав удачный момент для освобождения, выступают за восстание, беря на себя право определять судьбу одной шестой части мира. Довольно-таки смелое предприятие для людей, не имеющих за плечами опыта государственного управления! Хватит ли у них сил и способностей на это? Смогут ли они совладать со всеми течениями, которые начинают возникать в городе? Во всяком случае, массы дали понять, что в полной мере владеют собой. После бурных революционных выступлений они, соблюдая порядок, расходятся по домам.