По мере того как я все более открыто высказывал свои симпатии к рабочим и крестьянам, буржуазия начинала относиться ко мне все враждебнее. Установив самый непосредственный контакт с Владивостокским Советом, я получил возможность наблюдать его работу и принимать в ней участие, а также назвать многих членов Совета своими друзьями.

Первым среди них был Константин Суханов, бывший студент естественного отделения физико-математического факультета Петроградского университета. Во Владивосток он возвратился до Февральской революции, будучи в то время еще меньшевиком-интернационалистом. После корниловской авантюры он стал большевиком, причем очень ревностным. Внешне он ничем не выделялся, но обладал огромной энергией: работал день и ночь, изредка выкраивая часок для сна в маленькой комнате над помещением Совета, и всегда был готов по первому сигналу сесть в седло или за пишущую машинку. Он был всегда чем-то озабочен, однако это не мешало ему часто и очень заразительно смеяться. Речь его отличалась выразительностью и страстностью. Одной энергичности вряд ли было достаточно для такого порохового погреба, каким был Владивосток. Суханов же, действуя искусно и тактично, много раз помогал Совету выходить из затруднительных положений, в которые его ставили враги.

Пользовавшийся всеобщим уважением даже со стороны своих непримиримых политических противников, Суханов был избран председателем Совета. Таким образом, он оказался на самой оконечности стрелы, направленной большевистским движением в сторону Тихого океана и азиатских стран. В двадцать четыре года ему пришлось решать задачи, с которыми не справиться подчас и опытному дипломату.

Однако он обладал врожденным умением управлять. Его отец при старом режиме был на государственной службе, и в его обязанности входил и арест революционеров. Среди заговорщиков, готовивших свержение царя, были его дочь и сын Константин. Константина арестовали. Жестокий и бессердечный человек, отец Суханова был с теми, кто сидел за столом трибунала, судившего его сына.

Милостью его императорского величества царя Николая II старший Суханов сидел на месте вершителя правосудия и за его спиной пестрел бело-сине-красный флаг самодержавной России. Когда мы прибыли во Владивосток, на месте царского флага алел красный флаг революции и на судейском кресле тоже сидел Суханов, но на этот раз сын, Константин, председатель Владивостокского Совета, милостью их республиканских величеств рабочего, крестьянина и матроса — граждан Российской Советской Республики.

Удивительные превращения делала революция! Как в свое время было раскрыто участие младшего Суханова в деятельности против власти царя, так раскрыли теперь заговорщицкую деятельность Суханова старшего против власти Советов. Вновь лицом к лицу у стола трибунала — отец против сына, контрреволюционер против революционера, монархист против социалиста. Но на этот раз сын —- в роли судьи, а отец — в роли обвиняемого.

Постоянным помощником Суханова был студент Всеволод Сибирцев. Работали в Совете также три девушки-студентки: Зоя Станкова, Таня Цивилева и Зоя Секретева. Первая работала секретарем комитета большевистской партии, вторая — секретарем финансового отдела и третья — секретарем редакции газеты Владивостокского Совета «Крестьянин и рабочий». Первая происходила из семьи офицера, вторая — священнослужителя и третья — торговца. Девушки окончательно порвали со своим буржуазным прошлым и слились с пролетариатом. Они зарабатывали себе на жизнь, как пролетарии, мыслили по-пролетарски и жили жизнью пролетариев. Домом их стали две пустые комнаты, которые они называли «коммуной». Спали девушки на солдатских койках, на досках, застланных соломенными тюфяками, а не на пружинных матрацах.

Все эти студенты олицетворяли собой традиционный образ русского студента. Однажды вечером, когда мучительные попытки объясняться по-русски совсем связали мои мысли и язык, Сибирцев предложил: «Все мы учились в гимназии и можем говорить по-латыни!». Но сколько из тех, кто окончил в Америке университет, найдется лиц, способных прочитать по-латыни хотя .бы надпись на своем дипломе? А эти русские студенты не только говорили по-латыни, но и предложили на мой суд латинские стихи. Из тактических соображений я поспешил ретироваться обратно к русскому языку.

Если не считать этих студентов, Владивостокский Совет состоял исключительно из рабочих-металлистов, железнодорожников, рыбаков, грузчиков и т. п. Эти люди, занимаясь тяжелым физическим трудом, одновременно умели мыслить. Вот за последнее их и карала тяжелая рука царизма. Одни из них были брошены в тюрьмы, другие превратились в скитающихся по свету изгнанников.

Из ссылки и эмиграции возвращались они по призыву революции. Уткин и Иордан вернулись из Австралии, научившись там разговаривать по-английски. Антонов — из Неаполя, умея изъясняться по-итальянски.

Мельников, Никифоров и Проминский, выйдя из тюрьмы, умели говорить по-французски. Это трио превратило тюремную камеру в университет. Они увлеклись математикой и научились мастерски производить всевозможные вычисления, решая уравнения с тем же умением, с каким решали задачи революции.

Семь лет провели они вместе в одной тюрьме. Теперь они на свободе, и каждый может идти своей дорогой. Но долгие трудные годы соединили их сердца такими неразрывными узами дружбы, которые крепче любых кандалов. Вместе делившие горечь заточения, неразделимы они и теперь, на свободе. Однако их убеждения во многом резко расходились, и каждый из них с поразительной энергией доказывал свою правоту. Вместе с тем, какими бы глубокими ни были их идейные расхождения, на практике они действовали заодно. Партия, в которой состоял Мельников, в то время не поддерживала Совет, но два его товарища стояли за Советскую власть. И Мельников примкнул к ним, предоставив себя в распоряжение Совета, который назначил его комиссаром почт и телеграфа.

Глубокие складки на его лбу и запавшие глаза свидетельствовали об огромной внутренней борьбе, пережитой Мельниковым. Но теперь все осталось позади: он преисполнен сознания величайшей победы над самим собой и внутреннего удовлетворения. Глаза его блестели, на губах играла неизменная улыбка. Причем характерно: чем труднее приходилось, тем чаще он улыбался.

Были интеллигенты, которые не только не помогали Совету, а, наоборот, объявили ему бойкот, требуя, чтобы рабочие в корне пересмотрели свою программу. Бросив вызов Совету, они прибегли к саботажу.