Хорошо изучены языковые средства первого уровня, менее изучены – второго, но в целом, начиная с античных риторик, они учитываются. Оба этих уровня подразумевают наличие некоторой автономной от языка действительности, а роль языка сводится к ее определенной упаковке – адекватной или же преднамеренно или непреднамеренно искажающей. Но существует ли (и если существует, то в каком виде) эта автономная от языка политическая реальность?

3. При любых возможных ответах на эти вопросы требуется постулирование третьего, семантического уровня. Здесь язык выступает и как форма конструирования и интерпретации действительности, и как особый тип социального (речевого) поведения и взаимодействия. Как было отмечено М. Эделманом, «это язык, говорящий о политических событиях и процессах, как их ощущают люди… Политический язык и есть политическая реальность; нет никакого другого смысла событий для вовлеченных в него участников и наблюдателей» (курсив М. Эделмана, перевод С.З.) [Edelman, 1985, p. 10].

В самом деле, на семантическом уровне теряется различие между означаемым и означающим: «реальность» (означаемое) оказывается эквивалентной «языку» (означающему). Тем не менее можно задаться вопросом: если «политический язык и есть политическая реальность», то есть ли в таком случае какая-либо реальность, кроме самого языка? Значит ли это, что семантика языка является саморефлексивной системой и в различных формах отражает и воспроизводит исключительно свои собственные конструкции, не имеющие какой-либо связи с политическими событиями, историей и т.п. (если только допустить существование таковых)?

Разумеется, такой подход был бы крайним упрощением семантики политического дискурса (ПД), хотя и не лишенным определенных оснований. Идея о референциальной пустоте или даже неизбежной неверифицируемости (и даже фатальной лживости) ПД действительно возникает, если мы применяем те же процедуры его семантической оценки, что и к «обычному» высказыванию. Между тем смысл и значение (референция) ПД требует особого подхода – это сложное многоуровневое явление, описание и оценка которого требуют обращения к инструментарию модальной семантики (семантики возможных миров) и прагматики (теории речевых актов и перформативов).

Дискурсом можно назвать такой комплексный объект, который есть взаимопроекция правил языка и правил поведения (социального взаимодействия). В основе такого понимания лежит Витгенштейновское определение «языковой игры»: «”Языковой игрой” я буду называть также единое целое: язык и действия, с которыми он переплетен» [Wittgenstein, 1958, p. 5].

Если обратиться к современным лингвистическим теориям дискурса, то при всем разнообразии представленных точек зрения преобладает взгляд на дискурс как на промежуточную область между языком и речью, что создает иллюзию его автономного существования как особого лингвистического объекта. Мы же считаем, что это не отличный от языка объект, а определенный ракурс его описания, при котором фиксируются не-универсальные (или партиальные, или факультативные) и контекстно обусловленные зависимости, а язык предстает как упорядоченное множество – но не самих элементов, а контекстно зависимых необлигаторных моделей их использования. Такое понимание [Золян, 2009] избавляет нас от необходимости строгого (т.е. основанного на облигаторных характеристиках) определения ПД и позволяет ограничиться данным ниже неисчерпывающим определением Т. ван Дейка – как описания характерных свойств особого употребления языка, используемого в определенных поведенческих моделях (в «политических целях»).

Что касается определения того, что считать политическим дискурсом, то, учитывая многозначность понятий политический и дискурс (cp: [Ильин, 2002; Dijk, 1997; Wilson, 2001; Fairclough N., Fairclough I., 2015]), это могло стать темой отдельного исследования. Оговорим, что поскольку «дискурс» употребляется в различных науках, то и в этом случае правильнее было бы предусмотреть его в том числе и внутридисциплинарную контекстуализацию, нежели настаивать на его единообразном понимании.

Соотнесенность и неразделимость слова и социального поведения обнажает генетические корни политического действа – это миф, обряд, ритуал. На семантическом уровне действуют особые правила языкового поведения, маскирующиеся под обычное (якобы сообщающее факты), но преследующие иные цели. Это не коммуникация, не описание некоторого состояния дел. «Их целью, – говоря словами К. Поппера [Popper, 2002, p. 21], – является не увеличение знания, а достижение политического успеха», т.е. стимулирование перехода от одного состояния мира к другому. В отличие от обычного референтного высказывания критерием оказывается не истинность / ложность высказывания, а его успешность. В этом отношении политические высказывания, какой бы грамматической формы они ни были, скорее можно уподобить императивам, в случае которых определяющим параметром оказывается не их соответствие действительности, а успешность, уместность или эффективность. Так, параметром, по которому оценивается приказ «Выйди вон», будет не само это высказывание, а его результат – вышел ли адресат из помещения, и насколько это действие соответствует ситуации. Но и сам императив (например, приказ) является действием, определенной моделью поведения, которая одновременно и реализуется в речи, и описывается речью. Оценка высказывания перерастает в оценку поведения: имеет ли говорящий право выставить собеседника за дверь, насколько это правомерно или целесообразно, наконец, насколько это соответствует правовым или принятым нормам.

Истинностная оценка высказывания оказывается либо невозможной – в случае «чистых» императивов, либо нерелевантной – в случае косвенных. Так, например, прозвучавший по радио зашифрованный приказ генерала Франко начать мятеж («Над всей Испанией безоблачное небо») может быть оценен и интерпретирован по-разному, но наименее уместной была бы его «метереологическая» интерпретация – было или нет безоблачным небо над Испанией 18 июля 1936 г.

Теория ПД не может быть сведена к референциальной семантике, когда определяющим оказывается соответствие / несоответствие языковых выражений действительности, – будь то теории смысла и значения или же истинности и референции; она должна быть дополнена обусловленными правилами данной языковой игры прагматическими теориями, описывающими функциональные, операциональные и контекстуальные аспекты семантики ПД. ПД не исчерпывается характеристиками того, «что сказано», – обязательно должно быть учтено и кем, где, когда и как. Это – Речь как действие (а не просто описание действия), смыслом и значением этого действия станут не столько смысл и значение сказанных слов, сколько имевшие место последствия сказанного.

В принятых в современной логике и лингвистике терминах следует говорить о силе высказывания, точнее, о как минимум трех различных семантических и прагматических силах и плоскостях политического дискурса, рассматриваемого как речевой акт: 1) что выражает высказывание само по себе, т.е. его собственно языковая и семантическая составляющая; 2) какое воздействие на аудиторию намеревается оказать этим высказыванием отправитель сообщения. И наконец, 3) какое воздействие оказывает данное высказывание на слушающего.