— Нужно заняться твоими ранами, — серьезно говорит моя маленькая медсестра, переползает на водительское сиденье и заводит мотор.

Я чувствую себя счастливым. Теперь — по-настоящему.

Я не хочу говорить о том, что произошло, но не могу об этом не думать. Особенно теперь, когда все вдруг так резко переменилось. Утром я хотела одного — больше никогда не видеть наглого добермана, раствориться в отношениях с новым парнем, тем более, что замена Рэму была более, чем достойная. И мой план работал идеально. Ровно до тех пор, пока мы с Джи не приехали в пентхаус, где его промоутер устроил настоящую вечеринку по случаю блестящей победы. Пока на Джи вешались какое-то расфуфыренные модельки, позируя с ним на камеру, будто со скульптурой из музея мадам Тюсо, я стояла в сторонке и пыталась убедить себя в том, что и мне есть место на этом празднике жизни. А потом была та фотовспышка прямо мне в лицо, после которой я словно очнулась от летаргического сна, вдруг поняв, что на само деле не хочу быть здесь, не хочу быть с этим мужчиной, не хочу в принципе быть ни с одним мужчиной, кроме того, который точно не стоит моего внимания.

— Уверена, что хочешь остаться? — спрашивает Рэм, когда я глушу мотор около его гостиницы.

— Совершенно уверена, — ни секунды не мешкая с ответом, говорю я.

Я прекрасно понимаю, какая невысказанная мысль лежит за этим завуалированным предложением бежать. Будет ли между нами секс в эту ночь? Может быть. А может и нет. Впервые в жизни я не хочу ничего планировать, я хочу наслаждаться неизвестностью, импульсом, моментом.

Мы ныряем в кабинке лифта и я, плюнув на все на свете, ныряю в объятия своего добермана. Удивительно, какой он все-таки крепкий, сильный и надежный: скала, об которую разбились мои сегодняшние неприятности. Об которую разбилась я.

— Я голодный, как волк, — куда-то мне в макушку говорит Рэм, осторожно перебирая мои волосы пальцами. От этой нежности в груди щемит и сладко ноет, и я даже не стараюсь скрыть удовольствие, когда он принимается массировать мою голову. Кажется, даже урчу по-кошачьи.

— И я, — подхватываю, чувствуя, что готова заглотить целого мамонта. — Закажем что-то в номер?

— Все, что захочешь, Бон-Бон.

Приходиться встать на носочки, чтобы дотянуться до его губ. Мы просто прижимаемся друг к другу, не переступая черту нежности, растягивая первые часы нашего счастья. Потому что других у нас не будет, потому что именно эти часы мы будем вспоминать в минуты сомнений, ревности или недоверия. Вспоминать — и, в потоке жизненных невзгод, держать на плаву наши отношения.

Пока Рэм заперся в душе, я изучаю меню ресторана и выбираю салаты из свежих овощей и морепродукты, а еще свежие фрукты и шампанское. Знаю, что Рэм его не любит, но сейчас мне хочется праздника, дразнящих нос хмельных пузырьков.

Он выходит через пару минут: в джинсах, с переброшенным через шею полотенцем и влажными волосами. На секунду я жалею, что не владею магией остановки времени, иначе точно «заморозила» бы этот момент. Мой доберман во всем, великолепен, как бесценное произведение искусства. И дело совсем не в том, что у него вылепленный пресс и скульптурный рельеф. Дело совсем в другом.

— Что? — заметив мой жадный взгляд, спрашивает Рэм. По глазам вижу, что доберман не нуждается в моем ответе, ведь он очевиден.

— Неплохо, очень даже неплохо. — Постукиваю пальцем по губам, изображая строгую училку. — Как для старичка вы неплохо выглядите, Роман Викторович. Есть что подправить и где убавить…

Тянусь, чтобы схватить его за несуществующую складку на боку, но получаю по рукам. Делано ойкаю, срываюсь на ноги и бегу в душ. Честно говоря, мне нужна ледяная вода, потому что внутри горят сумасшедшие чувства и потребности.

— Старичок, хммм, — слышу в спину его недовольное ворчание, и улыбаюсь, довольная. — Кто еще пощады просить будет…

Я знаю, что хочу его. Именно таким должно быть желание: бурей смешанных чувств, которые нельзя утихомирить логикой, обсчитать математическими формулами и подчинить разумом. Между ногами все ноет, и чтобы хоть как-то справиться с чувствами, забиваюсь в угол душевой кабины и сижу так достаточно долго, чтобы унять дрожь в коленях. Через пару минут в дверь ванной раздается стук и обеспокоенный голос Рэма спрашивает:

— Ты в порядке, малышка?

— Да, в полном, — отвечаю я, надеясь, что голос не выдаст меня с головой.

— Выходи уже из пучины морской, русалка, принесли заказ.

Я долго борюсь с внутренними демонами, изучая свое тело в запотевшем ростовом зеркале. А потом просто сдергиваю с сушилки полотенце, заворачиваюсь в него, игнорируя халат с логотипом отеля. Чуть подсушиваю волосы и выхожу, хоть, клянусь, каждый шаг — словно маленькое путешествие по битому стеклу.

Рэм не сразу меня замечает: возиться с пробкой от шампанского, и когда я хихикаю в ответ на громкое «чпок!», поворачивается. Мы с минуту смотрим друг на друга, разделенные парой метров свободного пространства. Ничего не мешает наброситься друг на друга, но мы не торопимся.

— Что у тебя под полотенцем? — чуть охрипшим голосом спрашивает Рэм.

— Ничего, — фокусируясь на его непроницаемом взгляде, признаюсь я.

Знаю, что это провокация, но ничего не могу с собой поделать. Мне кажется, что желание быть немедленно раздетой слишком очевидно, чтобы такой знаток женщин, как мой доберман, его не заметил. Но он молчит и стоит на месте, как вкопанный. Бросаю взгляд на его опухшую губу, на сбитые костяшки, и хватаюсь за подсказку судьбы. Нужно как-то разбавить эту неловкость. Кстати, в ящике в ванной есть все для первой экстренной помощи. Использую паузу, чтобы вернуться за ватой и обеззараживающим средством.