— Я жду ответ, — наседает доберман. — Или ляжешь спать без сладкого.

— Ненавижу тебя! — Его палец внутри ощущается так непривычно, поэтому приходиться замереть, привыкнуть, распробовать новые ощущения.

— Ответ, Бон-Бон.

— Да, да, придурок, училась! Господи, пожалуйста… Я хочу…

— Значит ли это, что в качестве награды за терпение меня ждет обещанный сладкий рот? — посмеивается Рэм, и, подтягивает меня за талию, практически насаживая на свой палец.

Чувствую себя совершенно феерично: раскрепощенной, освобожденной, наполненной. Хочу больше, хочу его в себе, хочу быть к черту распятой моим альфа-самцом!

— Завтра, малышка, я весь твой, — говорит он, и так я понимаю, что последние слова выкрикнула вслух.

Ну и плевать, мы оба сходит с ума друг от друга, и за закрытой дверью будем делать все, что захотим. А я собираюсь сделать с ним очень, очень много развратных вещей.

— Давай, отдай мне себя, карамелька, — требует он и на этот раз больше не осторожничает.

Поглаживания становятся такими сильными и быстрыми, что за считанные секунды мое тело превращается в ракету. Я дрожу, готова плакать и смеяться одновременно, и когда мой доберман прикусывает мой второй сосок, в груди рождается огненное торнадо. Оно рушит все, что было до этого момента: стирает, выжигает терпение и стыд, захватывает в плен — и поднимает к небу.

Я где-то там, кричу, всхлипываю, и ругаюсь.

Господи, я ругаюсь?!

— Хорошо, хорошо…! — разрывает горло крик. Хочу отодвинуться, потому что удовольствие слишком велико, но Рэм держит крепко, хоть теперь его пальцы движутся мягче, осторожнее. — Хочу, чтобы трахнул меня языком!

Хватаю его за щеки, наплевав на то, что это может быть больно и жадно, до одури, впиваюсь в его губы. Наши языки трутся друг о друга, ласкаются, словно две ядовитые змеи.

Оргазм все еще хлещет меня сладостью, когда Рэм разрывает наш поцелуй и практически вталкивает мне в рот большой палец. Жадно цепляюсь в него зубами, облизываю, посасываю, словно леденец.

— Блядь, еще, — стонет доберман. Теперь уже он дрожит, и кажется в шаге от того, чтобы отдаться мне на милость. И это заводит так сильно, что я чувствую себя настоящей соблазнительницей. Непередаваемые ощущения.

Я готова смотреть на него такого часами: как он прикрывает глаза, морщится, как будто ему больно и безумно хорошо одновременно, как дрожат его ресницы, когда я прикусываю палец чуть сильнее. В той позе, в которой я сижу на своем добермане, я как никогда остро ощущаю, что мои действия ему приятны — даже слова не нужны, но мне так хочется его слов, его откровенных признаний. Хочется, чтобы этот мужчина обнажил душу, стряхнул лоск и разделяющий нас жизненный опыт и показал себя настоящего. Почему я так уверена, что под красивым фасадом скрывается что-то стоящее? Потому что я просто не могла потерять голову от пустоголового эгоистичного нарцисса.

— Нравится? — спрашиваю я, лизнув подушечку его пальца.

— Охренительно приятно, — не задумываясь, отвечает Рэм. — Представляю, что будет, когда ты…

Он останавливает сам себя и вдруг осторожно, словно я китайская ваза династии Мин в единственном экземпляре, поднимает мое лицо за подбородок, так, что я могу четко видеть каждую трещинку на его губах.

— Просить у девственницы отсосать будет как-то слишком эгоистично, — сокрушается он. — И даже если мне будет очень нелегко сейчас, я предпочитаю, чтобы мы начали наши отношения с более традиционного… гм… секса.

Я с минуту просто смотрю на него, снова и снова прокручивая в голове эти слова. Я не ослышалась? Мой доберман думает о том, чтобы не доставить мне дискомфорт? Он хочет традиционных отношений? Он хочет, чтобы мне было хорошо и ради этого готов пожертвовать шансом получить то, о чем мечтают все без исключения мужчины?

— Знаешь, я ведь правда не против, — осторожно говорю я, почему-то до ужаса боясь, что он примет меня за одну из тех девственниц, для которых минет или анальный секс — привычнее дело. — Правда, я совершенно не опытна и никогда…

— Я знаю, — перебивает Рэм с серьезным выражением лица.

— У меня это на лбу написано? — тушуюсь я.

— Я просто чувствую, — он чуть смущенно прикладывает ладонь к груди, — вот здесь, что ты только моя. Считай, что я просто придурок и псих, но никаких других аргументов, тем более логических, у меня больше нет.

Я тянусь к нему, крепко обнимаю и мне кажется, что для сегодняшнего вечера слишком уж много впечатлений. Мое бедное сердце распирает от тепла, и я готова поспорить, что еще хоть парочка таких слов — и меня разорвет на сотню крохотных чокнутых белочек. Рэм бережно тянет полотенце вверх, набрасывает мне на плечи и делает то, что окончательно карамелизирует мое настроение: трется носом об мой нос.

— Рэээээм… — растягиваю его имя по звукам, — да ты неженка…

Он фыркает, потом подхватывает меня на руки и несет в спальню. Укладывает в постель и выжидает, пока я избавлюсь от полотенца и заберусь под одеяло. Кивает, довольный, и ненадолго уходит, чтобы вернуться с нашим заказом: все разложено небольшими порциями на две тарелки, одна из которых перекочевывает мне в руки. Рэм включает телевизор и падает рядом со мной.

— Ужасы? — предлагает он, стреляя в меня хищным взглядом, словно проверяет, не испугаюсь ли я.