– Надеюсь, это не синоним трусости в моем случае?

– Ты что-о-о!

Мне было грустно. Я молчал. И настроение совсем не располагало к улыбкам и веселому тону. Я ехал обратно в Дымчатую, чтобы окунуться в болото человеческой отчужденности. Уже виднелся туман над макушками деревьев.

– Ты чего такой грустный?

Окунусь в него и пропаду. Как мечты дымчатых.

– Саш?

– Да... А чего веселиться, Лен?

– Все же хорошо, правда?

Я посмотрел в ее доверчивые и искренние глаза. Она улыбалась открыто и невероятно красиво.

– Что такое?
– Лена заморгала, смутившись моего взгляда.

– Однажды я скажу тебе спасибо.

– За что?

– Ты поймешь.

И почему-то она загрустила. Может быть, это был неверный свет ламп, но мне показалось, что... Нет, ну откуда там взяться слезам?

– Спасибо тебе за "Омут радуги". Сумасшедшая книга. Как только фантазия работает у автора... Я сегодня поняла, какой великий подарок ты мне сделал.

Я ничего не ответил. Лишь улыбнулся.

– Саша, - очень серьезно сказала Лена, - я никогда не использую эту книгу для фантали. Мне очень дорог твой подарок.

– Надеюсь, у тебя не будет поводов использовать фанталь в принципе.

Поезд подъезжал к платформе. Я неохотно встал.

– Эх... Не хочу.

– Понимаю. Тяжело тебе здесь.

– Ничего ты не понимаешь...
– еле слышно пробубнил я.

– Что?

– Я говорю, береги себя, Лена.

– И ты. Пожалуйста, береги.

Интерлюдия 3

Пять лет назад

– Иван, держи.

Людмила Сергеевна протягивает ему сахарницу.

Удивительно, что полным именем Ивана стали называть с самого детства. Хоть он и был старше нас, мы всегда росли вместе и считали его ровесником. Во многом благодаря его особенностям развития, из-за которых Иван не мог учиться со всеми. Друзей в школе не было, но мы никогда не бросали его.

– Спасибо!
– говорит Иван.

– А это я!
– на кухню вбегает Ленка. В руках она держит полотенце.

– Так, это который уже по счету раз?
– обращаюсь я к Мишке.

Тот хмурит брови и чешет затылок.

– Это-о... Нет, я уже сбился со счету. Скоро тут вода закончится!

– Лен, а ты в курсе, что микробы еще и в воздухе летают?

Я любил подшучивать над ней. Особенно на тему мытья рук. Учитывая, что Лена делала это и с поводом, и без, смолчать было невозможно.

– Не смешно!
– говорит она и замахивается на меня полотенцем.

Людмила Сергеевна качает головой.

– Садитесь давайте. Иван, тебе сколько ложек сахара?

– Семь.

– Сколько?
– переспрашивает Людмила Сергеевна.

– Ну ладно, девять.

– Ты уверен?

– Точно!

– Ну смотри.

Людмила Сергеевна кладет одну ложку, вторую, третью...

– Стоп!

– А сам говоришь - девять, - мягко упрекает его тетя Лены.

– Так девять же, - невозмутимо заявляет Иван.

Со счетом у него всегда были проблемы. Но мы привыкли и перестали делать замечания в силу невозможности что-либо изменить. Попытки исправить Ивана лишь раздражали его.

Людмила Сергеевна, полненькая, похожая на хомяка, ставит на стол широкую вазу с печеньями, вафлями и пряниками и садится с нами. Вид у нее расстроенный.

– У тебя все хорошо?
– спрашивает Лена, макая печеньку в чай.

– Да, вполне... Надоело угощать вас этими покупными штуками. Всякий раз ставлю на стол и аж сердце ломит.

– А мне казалось, что я чую что-то вкусненькое, - Тин указывает пальцем на духовку. Внутри светит лампочка, там что-то готовится.

– Не знаю насчет вкусненького, Миш, - Людмила Сергеевна раздосадована, и я вижу ее такой впервые.

– А почему?
– задаю я вполне себе логичный вопрос.

– Учусь только... Не знаю, как получится. Переживаю.

– Но вы же стараетесь, Людмила Сергеевна! Разве можно из-за этого расстраиваться?

– Конечно нет, Саш. А ты говоришь очень хорошие вещи.