Может, то был не призрак, а кусочек тумана?

ДА КОНЕЧНО КУСОЧЕК ТУМАНА ОТБИВШИЙСЯ ОТ СТАДА И ЗАПЛЫВШИЙ ТЕБЕ В ОКНО! ВПОЛНЕ ВОЗМОЖНО ЕСЛИ ПРЕДПОЛОЖИТЬ ЧТО ТУМАНЫ УМЕЮТ СМЕЯТЬСЯ НУ НУ.

Свет в сторожке не горел. Неужели дядя Коля все так же лежит на койке и держится за голову, то и дело разглаживая свой пинжачок?

Цветы плавно трепетали на ветру, подсолнухи, подобно маятникам, раскачивались из стороны в сторону, листья кленов... Были неподвижны.

Что-то вскрикнуло. Взгляд вперился в дверь. По дорожке мчало белое пятно. Оно исчезло в сторожке. Следом закрылась дверь, пресекая все вопросы и предположения.

– Дядя Коля!
– вскрикнул я и помчался вниз, на помощь станционному смотрителю.

– Ты чего, Саньк?
– пророкотал из глубины дома дед.

– Все хорошо!

Чуть не упав с сундука, влетел в кроссовки и побежал к сторожке.

Хорошо, что было недалеко. Я сбавил темп, чтобы вслушаться. Голоса. Из сторожки. Это удивило меня, ведь смотритель всегда жил один. Да и кто к нему придет?

– Странно...
– буркнул я и распахнул дверь, готовый, если надо будет, драться.

И замер.

Дядя Коля преспокойно сидел на койке в неизменно облачении, а на круглом столе возле него деловито устроился... Хорек! Удивительный белоснежный хорек с янтарными глазами, что сияли в полумраке подобно фонарям. Зверек словно и вправду был порождением тумана.

Две пары глаз - тусклых и ярких - уставились на меня, как на призрака.

– Д-добрый вечер...
– растерянно проговорил я, переводя взгляд с одного на другого.

Здесь был все тот же спертый воздух. Уставший воздух, еле живой.

– Добрый, коль не шутишь! Проходи, Сань.

– Я думал, у тебя кошка, - пробормотал я, садясь напротив хорька.

Пушистый, чистый и ухоженный. Словно мягкая игрушка. В этом царстве запустения зверек выглядел чужеродно. Белая шерстка не сочеталась с грязным столом и пылью, подмявшей под себя все, что можно. Светящиеся глаза пронизывали сумрак золотыми лучами. Или мне показалось?

– Почти что кошка, - отмахнулся смотритель, на что хорек, возмущенно повернув голову, недовольно уставился на него. Или мне просто показалось?
– Из лесу прибежал. Покормил его раза два, а он... Ну, и привязался.

– А...
– кивнул я, стараясь не замечать ухмылки на морде зверька.

Или мне?..

НЕТ СЛИШКОМ МНОГО ДЛЯ ПОКАЗАЛОСЬ.

– А ты чего, Сань?

Заметил, что дядя Коля избегает смотреть мне в глаза больше пары секунд.

– Да что-то вот...
– замялся я, рассматривая его бледное лицо.
– Испугался что-то. Ты как? Все хорошо?

Смотритель одарил отеческой улыбкой и взлохматил мои волосы.

– Хорошо. Спасибо тебе, что беспокоишься, - хрипло произнес он. Я чувствовал себя неловко, вынуждая его говорить. Казалось, что это причиняет ему неудобства.
– Эх, Сашка, соскучился я по нашим разговорам. Совсем от меня все отворачиваются. Вроде бы и я чудной, а на них посмотришь, так все чуднее становятся. Стар я уже... Едоки-то все прут, а тяжеловато. Барьеры, знаешь ли, не вечные. Иной раз не справляюсь и корю себя. Туман вот помогает. Мы с ним, вроде как, команда, да. Как-нибудь познакомлю вас. Сейчас, он говорит, не время.

Я послушно кивал и внимательно слушал каждое слово. Честно говоря, ничего не понимал, но дядя Коля всегда был хорошим и приветливым, так что хотя бы из вежливости я обязан посидеть с ним и попытаться поддержать беседу.

– А тебе не тяжело говорить?
– вырвалось у меня. Слушать долгие речи таким надломленным голосом было трудно. Особенно если допустить, что все это ради меня.

– Не переживай. Есть вещи поважнее.

– Поважнее?

– Да. С Дымчатой вот нехорошо становится... Мечты теряются. Понимаешь?
– дядя Коля выглядел странно. Серое лицо... Будто выжатое от красок. Широко распахнутые глаза в цвет пыли на мебели и опустошенный взгляд. Усы встопорщились, пальцы беспокойно скребут по коленям.
– Завтра сам увидишь. Они больше не мечтают. Их интерес угас. Потому что ОНИ жрут. И Пленусов много стало. А я не справляюсь. Едоки прорываются и становятся сильнее. Из-за меня страдают дымчатые. Сдаю я, Сашка... Ох, тяжелое будет лето.

Я слушал и грустнел все больше. Вновь закралась мысль, что смотритель собирается умереть. Возможно, он сильно заболел.

Он продолжал говорить, сникший, подобно игроку, который заканчивает партию и понимает, что проиграл. Его речь была пламенной и отдавала фанатизмом. Тем больнее мне становилось, когда я осознал, что он истово верит в сказанное.

– Знаешь, мечты - ресурс на самом деле исчерпаемый. Если не мечтать, нет смысла жить, а если мечтать сразу и о многом, мечты обесцениваются. Ты разделяешь свое стремление на мелкие кусочки и в итоге топчешься на месте. Необходим баланс. Нельзя распадаться на десятки частиц.

Я вспомнил автомобиль. Выжать сцепление, сбавить газ, включить передачу, нажать на педаль газа, аккуратно отпустить сцепление, контролировать дорогу, смотреть по сторонам... Потому-то и не выходило.

– Баланс. Я люблю приводить в пример макаронины. Возьми одну и надломи. Легко, правда? А теперь схвати целый пучок. Получится ли у тебя? А если макаронин будет слишком много, ты не удержишь их и рассыплешь. Все должно быть в меру.

"Это чересчур для меня, пап. Я так не сумею!"