Приводить примеры таких опусов, радио- и телевыступлений можно без конца. Впрочем, кампания об угрозе ракетно-космических войн, захлестнувшая в последнее время российское медийное и аналитическое пространства, имеет вполне практические объяснения.

Пророчества о таких войнах основаны на предпосылке имманентной вражды России не с талибами и даже не с Грузией, а с США и НАТО. Раз есть угроза с их стороны, о каком «партнерстве ради модернизации» с этими странами может идти речь? И если нужна мобилизация экономики и политики для вероятной большой войны, то о рыночном хозяйстве и демократии следует забыть. Об этом прямо пишут и говорят ударники этой кампании.

За подготовкой к таким войнам – больше денег и больше славы, грандиозные технические проекты. Так легче дурачить политиков, которые мало смыслят в ракетно-космической эзотерике. В случае же ошибки не придется нести ответственность – ведь такой войны, скорее всего, не произойдет, а случись она – будет некому и не с кого спрашивать.

Другое дело – локальные войны, борьба с вооруженными экстремистами, миротворческие операции. Все представляют себе такие конфликты, а многие в них участвовали. Системы оружия можно испытать и сравнить с иностранными аналогами в условиях, близких к боевым, да и современного опыта реального применения более чем достаточно. Подготовка к таким боевым действиям – тяжелая и отнюдь не гламурная работа, а за провалы на настоящем поле боя могут призвать к ответу.

Тем не менее в реальной жизни все оказывается не так, как в богатом воображении стратегов. За прошедшие полвека советскому офицеру и солдату пришлось подавлять мятежи или мирную оппозицию в Германии, Венгрии, Чехословакии, воевать с моджахедами в Афганистане, поддерживать просоветские режимы и партизанские движения в Азии, Африке, Латинской Америке. А российские военнослужащие на протяжении последних 20 лет вели боевые действия не в фантастических «звездных войнах», а в тяжелых и грязных (во всех смыслах слова) локальных конфликтах, сталкиваясь с незаконными, но зачастую хорошо вооруженными и организованными, фанатичными формированиями (Таджикистан, Приднестровье, Чечня, Дагестан). Российским войскам пришлось осуществлять локальное силовое принуждение к миру, миротворческие и правоохранительные операции (Таджикистан, Абхазия, Южная Осетия, Приднестровье, Чечня, Босния, Косово, Аденский залив).

Нет никаких политических оснований полагать, что в последующие 20 лет ситуация резко изменится – во всяком случае военные мечтатели не приводят ни одного довода в пользу этого. Напротив, локальные акции, судя по всему, будут все более частыми и многочисленными. Именно эффективностью и масштабом участия государства в миротворческой, спасательной деятельности и силовых операциях под эгидой ООН и региональных организаций безопасности (в том числе в отдаленных регионах) будет в первую очередь определяться престиж, статус и роль той или иной державы в мировой политике. Число ее ядерных ракет, кораблей и самолетов особого значения не имеет.

Пока в мире остается ядерное оружие, а другие ядерные державы не являются союзниками России, альтернативы поддержанию ее потенциала ядерного сдерживания на уровне разумной достаточности и в рамках международных договоров нет. Но этот потенциал – не более чем «страховой полис» безопасности на самый крайний, невероятный случай. Ядерное сдерживание не может быть главным приоритетом оборонной политики страны, поскольку реальные угрозы требуют иных военных и политических ответов.

В среднесрочной перспективе дестабилизация Южной и Центральной Азии, Ближнего и Среднего Востока, Кавказа – самая большая реальная военная угроза России, в отличие от мифов, порожденных политическими, ведомственными и корпоративными интересами. Это угроза со стороны внутреннего организованного вооруженного экстремизма, который действует в опоре на прямую военную помощь извне, да еще, возможно, под ракетно-ядерным прикрытием со стороны радикальных режимов, обзаводящихся таким оружием.

Качества этого врага – фанатизм, готовность к бесконечной войне, людские ресурсы и финансовые резервы, позволяющие не считаться с жертвами и использовать новейшие технические средства борьбы с передовыми армиями, – предъявляют высочайшие требования к уровню подготовки и оснащенности вооруженных сил ведущих держав. Они обязаны побеждать быстро и не могут позволить себе слишком большие боевые потери и сопутствующий ущерб для мирных жителей в зоне военных действий. Пока же и СССР в Афганистане, и Россия на Северном Кавказе и в Центральной Азии, и США и НАТО в Ираке и Афганистане потерпели поражение или, во всяком случае, не сумели добиться решительной победы.

Похоже, к угрозе с юга Россия, как это нередко бывало в ее истории, не готова ни в военном, ни в политическом отношениях. Она ориентируется на подготовку к войне с США и НАТО на суше, на море и в воздушно-космическом пространстве. В развитии военной силы качественно нового типа Россия все больше отстает от США и их союзников, а в последнее время – даже от Китая. Нет уверенности в том, что реальные (в отличие от декларативных) плоды военной реформы 2008–2012 гг. и грандиозная Государственная программа вооружения до 2020 г. (ГПВ-2020 с общим объемом финансирования в 23 трлн. руб.) способны переломить эту тенденцию. Вопреки фанфарным реляциям запланированный вал бронетанковой техники, артиллерии, боевой авиации, кораблей и подводных лодок, ракет и антиракет 26 вовсе не обязательно выведет российские Вооруженные силы на качественно новый уровень.

Нацелившись на ядерное сдерживание США (в том числе начав затратную программу новой тяжелой межконтинентальной ракеты и ряд других дублирующих проектов), Россия все больше отстает в развитии информационно-управляющих систем, необходимых для боевых операций будущего, для полной координации действий разных видов и родов войск, применения высокоточных оборонительных и наступательных неядерных вооружений. Развертывая малоэффективную воздушно-космическую оборону против НАТО, Россия не обретет надежной защиты от ракетных и авиационных ударов безответственных режимов и террористов с южных азимутов.