Смею предположить: мы уже живем в состоянии войны. Россия вновь ввязалась в войну. Пока она носит несколько необычный характер. На украинском фронте – назовем его условно западным (а, впрочем, почему условно? Он действительно западный) – война имеет два измерения: горячее и холодное. На втором фронте – внутреннем – пока только холодное. Ведь по-настоящему репрессии еще не начались. И поскольку идет война, власть приступила к мобилизации, тоже весьма своеобразной: мобилизации широкого круга интеллектуалов (и не в последнюю очередь историков) на эти два фронта. В отличие от традиционного военного призыва здесь нет возрастных ограничений. В сущности нет и никакой качественной разницы между теми «добровольцами» из России, что сражаются под знаменами Луганской и Донецкой республик, и теми мобилизованными добровольцами, что геройствуют в электронных и бумажных СМИ, на радиостанциях и кафедрах внутреннего фронта. И на этом фронте есть свои стрелковы и бородаи.

Что же нам делать? Ну, прежде всего, определить: кто мы? Что за люди, которых я обозначаю этим местоимением? Это те, кто в разных формах, но с одним идейным мотивом косит от всеобщей мобилизации на внутренний фронт. Когда-то Бродский говорил о себе, что всю жизнь чувствовал себя партизаном, т.е. тем, кто в одиночку или в небольших отрядах противостоит, казалось бы, уже победителю. Наша «партизанская борьба» должна быть направлена на сокрушение стратегического потенциала, повторю, казалось бы, уже победителя. А этот потенциал есть история.

Но не просто история как некий событийный ряд, не просто историософия, хотя и со всем этим придется иметь дело. Но история, которая стала фундаментом для возведения новой русской, по сути, обязательной для всех идеологии. И хотя о ней мы уже отчасти говорили, определим ее еще раз. Красно-белое черносотенство, революционный консерватизм, «консерватизм без традиций». Все это взято из политического лексикона Петра Струве. Слова примерно столетней давности.

Раз уж мы упомянули имя этого великого человека, вспомним, что сказал о нем о. С. Булгаков в своем надгробном слове (ровно семьдесят лет назад, в Париже, в Александро-Невском соборе): «Количественным успехом не увенчалось наше дело, до времени мы оказались сметены насилием воинствующего безбожия, однако духовная битва была дана и остается незабываема…» 51 . Зачем я вспомнил эту речь Булгакова на отпевании его друга? «Партизаны» должны знать: «наше дело» совсем не обязательно увенчается успехом. Современные «воинствующие безбожники» (включая тех, кого ТВ в своих эфирах много лет подряд высвечивает в церквах на Пасху и Рождество) и сегодня количественно значительно сильнее. Главное – в другом. Должна быть дана духовная битва. Даже если мы догадываемся, что может повториться ситуация, типологически схожая с той, в которой оказались Струве, Булгаков и тысячи других «крестоносцев свободы» (это тогда же о. Сергий – о своем усопшем друге).

Конечно, красиво, величественно звучит: «крестоносец свободы». И, в общем-то, сегодня в стане «партизан» практически некому примерить на себя это определение. Как-то нескромно. Но вот в чем исторический вызов – или, как говорил Галич, «и все так же, не проще, / век наш пробует нас…»? Помните, что дальше? «Можешь выйти на площадь, / Смеешь выйти на площадь / …В тот назначенный час?». Если мы сможем и посмеем, то при всех наших малости и скромности вернем в Россию определение «крестоносец свободы».

Однако хватит красивых слов и исторических реминисценций. Смысл предстоящей или уже идущей битвы двояк. Во-первых, показать несостоятельность и опасность их прочтения истории, их новой идеологии. Во-вторых, сформулировать новое русское либеральное мировоззрение и конкретную политическую программу. В общем, это должна быть философия русского сопротивления злу – потенциально: русскому фашизму.

Такая философия станет действенной лишь при следующих условиях. Подобно тому как исторические партизаны пускали под откос вражеские поезда, нам необходимо пустить под откос псевдо- и антинаучные основания их идеологии (все эти цивилизационные подходы, евразийские проекты, отождествление русского и советского, теории заговоров, сталинский миф и др.). Далее. Разоблачая зло, нам следует сказать, в чем главная задача этого сегодняшнего русского зла. Она состоит в реставрации всего того худшего, что уже проявило себя в различные исторические эпохи. Сегодня из этого худшего хотят слепить новую Россию. А также в уничтожении либерально мыслящих русских людей, которые не желают «петь под звон тюремных ключей». Два этих аспекта современного зла стягиваются воедино реваншистским черносотенным сталинизом и тем, что Макс Шелер назвал «ressentiment» (термин, взятый им у Ницше). Это чувство экзистенциальной ненависти и злобы, причина которого заключается в подавленности каким-то «внешним объектом» (скажем, Западом, жидомасонами, либерастами и т.п.).

Как у всякого движения сопротивления, у всякого партизанского отряда, у нас на знаменах должны быть начертаны главные слова. Предлагаю: «Граждане, Отечество в опасности!» и «Чтобы Россия стала Россией» (парафраз лозунга польской «Солидарности» 80-х годов). Это целеполагание напрямую связано с проблематикой «общества не-развития», о которой я писал выше. Если теоретики и практики социального не-развития обращаются к соответствующим векторам нашей истории, то, естественно, наша задача – актуализировать исторический потенциал русского развития. Иными словами, показать и доказать, что мейнстрим нашего пути не есть смена различных властно-диктаторских порядков. Кроме того, всем известные периоды и тенденции либерально-эмансипационного характера не являются девиантностью, а, напротив, имеют глубокие основания и весьма успешно проявлялись в нашем прошлом.

Таким образом, нам предстоит сражение смыслов, прежде всего в историческом пространстве. Его-то мы обязаны выиграть, поскольку политически уже проиграли новую гражданскую войну. Она прошла, слава Богу, преимущественно в холодных формах. И в известном отношении мы можем себя утешить: соотношение сил было явно не в нашу пользу.

Сегодня многие думающие люди задаются вопросом: как такое могло произойти со страной? Да, конечно, все последние годы жизнь становилась все несвободнее и грознее. Однако ныне – и это также констатируется – мы оказались в качественно более опасной ситуации. Естественно, ищутся причины именно такого хода событий.

Предлагаю поговорить об одной, наверное, не самой важной, но тем не менее принципиальной. В мировом общественном мнении и в науке нормативным выходом из тоталитарной системы признан германский. И, наверное, 99% этого «транзита» сводят к политике денацификации, покаяния, признания вины. Это верно. Но, как правило, без внимания остается одно очень важное обстоятельство.

Наиболее проницательные немецкие мыслители, писатели, ученые – прежде все те, которые оказались в эмиграции, – начали, говоря сегодняшним языком, аудит великой немецкой культуры. Наехали на нее с ревизией. После 1945 г. это продолжилось уже в самой стране. Эти люди хотели выяснить, в каком соотношении находятся великая немецкая культура и национал-социализм, не было ли в ней чего-то такого, что способствовало вызреванию этого чудовища. Разумеется, речь шла не о заведении уголовных дел против тех, кто когда-то составил Германии мировую славу. Но очень внимательно и жестко были обследованы идеи и другие продукты творчества германских культур-производителей. Причем как давно умерших, так и влиятельных современников.