Символично, что и в Слободе, и в новой столице у него были социально схожие любимые женщины – Анна Монс и Марта Скавронская. Тянуло герра Питера к простонародно-гулящей Европе. Апофеозом этого влечения стало утверждение на российском троне «походной жены-солдатки» (Ключевский о будущей Екатерине I). Это воцарение, помимо прочего, означало отмену черты оседлости для европейцев (Немецкая слобода). И тут же они «захватили» Россию (не всю, конечно, но значительную ее часть). Типологически это схоже с тем, что произошло через двести лет с чертой оседлости для евреев. Надеюсь меня не заподозрят в антисемитизме… Бывают странные сближения.

Гражданская панихида по Юрию Николаевичу Афанасьеву 37 состоялась 17 сентября в Центре Сахарова. Зал был набит, на улице еще человек сто слушали радиотрансляцию прощания. Я опаздывал, привычно-немыслимые пробки, неужели придется долго стоять в очереди, дела, дела… Нет, не пришла к нему прощаться Москва (Россия). Интеллигентное старичье (сам такой), забыто-узнаваемые лица, пронзительные речи. Непохожий уже на себя Юрий Николаевич. Мне тоже хотелось сказать. Но череда записавшихся у Владимира Рыжкова (он вел «службу») была непомерной. И вот поскольку тогда не сказал, можно сейчас?

И еще одно. Мелькнуло: а почему не в РГГУ, его детище? Нет, все правильно – в сахаровском Центре.

Мы никогда не дружили. Да это было и невозможно. Разница лет, положений, биографий. Наши жизни протекали в непересекающихся измерениях. Но с некоторого времени он стал важным для меня человеком. Черненковский год был чуть ли не самым удушливым «эоном». Стыдно, безнадежно, тоскливо. А ведь к весне восемьдесят пятого – «земную жизнь пройдя до половины…» И только что ушел год Оруэлла, Амальрика… Год интеллигентской апокалиптики (кстати, ретроспективно и поныне; просто сроки перенесены – сначала Москва 2042 (В. Войнович), затем Москва 2039 (В. Сорокин), т.е. всё приближается).

Почему в марте–85 попал мне в руки журнал «Коммунист» № 14? Откуда взялся этот свеженький номер «теоретического органа» («террористического», «органа») ЦК КПСС в прокуренной и «пропитой» (если так можно сказать) комнате отдела государства и права ИНИОН АН СССР на улице Георгия Димитрова (в девичестве Большая Якиманка; впрочем, пора вернуть ей мужскую фамилию: какая это Якиманка! – Иоаким и Анна)? Пишу все это по памяти. Ни одного другого журнала так не помню. «Коммуниста» же не читал никогда. Ибо не ходите в собрание нечестивых. Иначе – личная гигиена «"uber alles».

Галич, Галич, который для меня тогда был тем, чем для многих была водка, Галич, несравненный русский гений, чеканил: «как будто пахнуло озоном». Именно так просквозило меня. Статья какого-то Афанасьева про понимание истории. Да что такое? Я же давно все знаю! Научившись читать, прочел все возможное. Уже писал о Чаадаеве, Самарине, Данилевском, немцах. Бердяев, Булгаков, Струве, Франк были «спутниками жизни». Карамзин, Сперанский, Хомяков, Ив. Киреевский, Катков, Победоносцев… И Герцен, Кавелин, В. Соловьёв.

Герцен о первом «Философическом письме» Чаадаева – «как выстрел в ночи». Я не сравниваю. О различии масштабов и говорить нечего (мы с Юрием Николаевичем в одной лиге, а Петр Яковлевич и Александр Иванович – в другой). Но, видимо, дело не только в этом. Для современников важнее попадание в цель. Афанасьев попал.

У меня как будто легкие прочистились, как будто стал меняться состав воздуха. Преувеличиваю? Конечно. Но так хочется сказать ему: спасибо. И сразу же: так можно? Что происходит? – Сейчас отвечу: началась антикоммунистическая революция, которая через несколько лет победоносно закончится. И вместе с ней шла антисоветская революция, которую мы напрочь проиграли. Понимаю: говорю «загадками». Ничего, дальше объяснимся. «Ничего», потому что этот текст об Афанасьеве, мировая история здесь фон.

Начал узнавать, кто такой. Комсомолец, пионер, партиец. Звучало уныло. Докторская по школе «Анналов». Это ничего. Достойно. В общем, не то чтобы забылось, напротив. Я эту статью из «Коммуниста» зацитировал, защищаясь ею как охранной грамотой. Но шок от нее прошел. Да и времена были бурные, неслись галопом.

Фамилия Афанасьев все чаще мелькала, как сказали бы ныне, в бумажных СМИ. Постепенно превращаясь в имя. Но ведь тогда не только он так рос. И прислушиваться приходилось ко многим. – Весна восемьдесят девятого, Первый съезд народных депутатов СССР. А у меня еще одна «встреча» с Юрием Николаевичем. И не только его бессмертное об агрессивно-послушном. Даже не столько. После многодесятилетнего господства (за редким исключением) на TV свинских рыл я увидел красивое, умное, сдержанно-нахмуренное лицо. Я увидел высокого, статного человека, я увидел русского европейца (ну, в смысле Версилова). Даже через экран, сквозь экран пробило ощущение достоинства, мужества, убежденности. И сразу стало понятно: все всерьез. На этот раз наша возьмет. Такие не испугаются. Это – выношенное. (Иное, но не менее радостное ощущение – Анатолий Александрович Собчак. С ним знаком не был, несколько раз видел вблизи, слышал. И откуда тогда в русской политике появились такие лица? – Знайте: это и есть лицо русской политики. До перестройки и с начала нулевых ее у нас не было и нет. Поэтому до и после – физиономии, а в те времена – лица.)

Прошло еще несколько лет. Афанасьев изредка появлялся на экране TV. Недовольный, мрачный, гордый. Уход из политики, но – РГГУ, слава и значение которого в те годы были неоспоримыми. С осени девяносто шестого я стал там преподавать (оставаясь в Академии наук). – В середине января следующего года звонок. Низкий, немного хриплый голос: «Это Афанасьев. Хочу Вам предложить создать в РГГУ Институт русской истории. Приезжайте». Вот так, запросто. Конечно, я помчался. Афанасьев. Почему звонил незнакомому человеку? Ему кто-то показал тексты, которые в середине девяностых писались (и печатались) моим тогдашним ближайшим другом и мною. Я приехал, поблагодарил, сказал, что есть другие неотменимые планы, что могу рекомендовать друга-соавтора, буду соучаствовать и т.д.