– Некогда, – произнесла она. – Фролова караулить надо.

– А после обеда нельзя?

Рита мотнула «конским хвостом».

– Пропущу момент. Зазеваюсь – в кабинете Могилевич рассядется.

Художница и спортмастер воззрились на неё в недоумении.

– В смысле? – Лида Богарт даже оторвалась от компьютера.

Рита сдула со лба локон.

– Шутка. Пойду проверю, кстати. – И вышла, избежав расспросов.

Редактор (на сей раз в одиночестве) изучал те же раскиданные по столу бумаги. Заметив в дверях стажёрку, он кивнул:

– Угу, входите.

Рита вошла.

– Сесть можно?

– Только не на шею.

– Ха-ха, смешно! – сверкнула глазами Рита. – Анатолий Викторович, почему бы вам не проявить ко мне уважение? Хотя бы в целях экономии времени.

Редактор отодвинул бумаги, провёл ладонью по бритой голове и взглянул на стажёрку синими глазами. Сквозь оттопыренные уши редактора просвечивало висящее в окне солнце.

– Сколько вам лет, Володина? Двадцать пять?

– Двадцать четыре, – поправила Рита, – в октябре стукнет. А что, нахальна не по годам? Тогда ближе к делу: проще будет.

Редактор подтянул закатанный рукав сорочки.

– Ладно, уговорили. Смотрю, слушаю и проявляю уважение.

До улыбки Рита не снизошла, лишь достала из сумки сложенный вдвое лист бумаги и протянула редактору.

– Вот, прочтите. Если можно, вслух.

Фролов развернул листок и пробормотал:

– «Нравственно-этический кодекс работника Горводоканала»… Что ещё за хрень?

– Анатолий Викторович, ёлки зелёные, можете вы просто прочесть?

Редактор в недоумении продолжил:

– «Вступая в коллектив работников Горводоканала, я осознанно принимаю на себя следующие правила поведения… Добросовестно и с полной самоотдачей я тружусь на благо предприятия. Горводоканал – мой родной дом, где обо мне заботятся и меня защищают. И заботясь о своём доме, я работаю в нём хорошо…» – Лицо редактора оживилось, голос обрёл артистичность. – «Коммерческие тайны, доверенные мне предприятием, я не разглашаю даже после своего увольнения. Во всех возможных случаях я повышаю эффективность работы Горводоканала, занимаю активную жизненную позицию и даю руководству объективную информацию… Способствую росту корпоративных ценностей, корпоративной культуры и духа сплочённости в коллективе…» Чтоб мне провалиться! – изумился редактор. – Это ж просто симфония!

– Прочтите последний пункт, – подзадорила Рита.

И редактор прочёл:

– «В случае завершения своей трудовой деятельности на предприятии я передаю накопленный опыт и знания моим последователям, чтобы сохранить и умножить интеллектуальное достояние Горводоканала. Я оставлю в душе самые светлые воспоминания о своей работе в Горводоканале.» Аминь! – заключил редактор. – Презентуйте мне сей шедевр, Володина. С автографом, желательно.

Рита выхватила у него листок, сложила и убрала в сумку.

– После публикации моей статьи, Анатолий Викторович. А пока попробуйте себе представить, что в этом Изумрудном Городе, среди бытового мусора, плавает труп молодого спеца. Видит Бог, я надеру им подгузники.

Впервые за две недели их знакомства Фролов посмотрел на неё с интересом.

– Рассказывайте. Но покороче: у меня дел по горло.

– У меня, представьте, тоже, – не удержалась Рита. Однако обрисовала ситуацию внятно и сжато.

Редактор задумчиво потёр переносицу.

– «Причинение убийства по неосторожности», – предугадал он возможную статью УК.

– Не факт, – возразила Рита. – Не исключено просто убийство. Зацепки, вроде бы, имеются. Ждём результатов экспертизы.

Редактор во второй раз взглянул на неё с интересом.

– Ну что ж, полный вперёд. Как говорится, всё что могу.

Рита поднялась со стула.

– Ловлю на слове, Анатолий Викторович. Просьба пока одна: задвиньте Могилевича подальше. Чтоб под ногами не путался.

Брови редактора поползли вверх и остановились где-то посередине лба.

– Сядьте, – произнёс он жёстко. – И заполните лакуны в замечательном своём рассказе.

Ни в окрестности спортзала, ни далее на дороге салатовый «сузуки» не проявился. И никакого другого хвоста Игорь (даже при обострённой своей паранойе) не засёк. Сделав короткий звонок по мобильнику, он доехал до районного ОВД, где на парковочной площадке его ждал подполковник полиции Паршин – начальник этого ОВД. Это был пятидесятилетний лысеющий пузанчик с проницательными хитрющими глазами. Полицейская форма седела на нём по-домашнему, и расстёгнутый китель словно приглашал поплакаться у него на груди. С неожиданным для его комплекции проворством подполковник скользнул в машину.