— Как воюют наши саперы? — задал я вопрос.

— Несем большие потери. Я не имею связи со многими своими подразделениями, они буквально растворились в стрелковых частях.

Стали поступать донесения из других батальонов. Общая картина складывалась примерно такая: хотя на отдельных участках нашим подразделениям все ж удалось вклиниться в немецкую оборону, общего наступления не получилось. К ночи оно совсем выдохлось, сменившись оживленной артиллерийской перестрелкой.

Ночь прошла в бесчисленных телефонных переговорах, сборе донесений, их анализе и передаче в штаб бригады. Командир бригады, по сути дела, остался без подчиненных частей, и понятно было его нетерпение выяснить, где они и что с ними.

Нам удалось установить более или менее точно, что наступление успеха не имело, что саперы всюду использовались в качестве пехоты на самых трудных участках и понесли большие потери. Около четырех утра был готов проект донесения в штаб инженерных войск Ленинградского фронта и начальнику инженерных войск Советской Армии. У нас тогда действовала двойная отчетность.

Полковник Л. С. Штейн этим не удовлетворился и решил лично побывать в передовых подразделениях. Утром он появился на нашем КНП.

— Капитан Фомин, вы знаете, где находится батальон Цуна?

— Знаю, где штаб батальона, — ответил я, — а личный состав распределен по полкам, батальонам и ротам сорок пятой стрелковой дивизии, которая ведет наступление вот на этом участке, — и я показал участок на карте.

— Хорошо. Поедете со мной к Цуну.

— Есть!

До штаба 62-го штурмового батальона километра два, не более, но какие это были километры! Дорога — в воронках, тут и там подбитая техника, но самое главное — вся она как на ладони: фашисты просматривали дорогу от начала до конца и стреляли даже по одиночным целям. Мы по ней ходили лишь с наступлением сумерек, а днем с большой опаской, перебежками от укрытия к укрытию. Но Штейн, то ли соблазненный наступившим затишьем, то ли боясь упреков в трусости, решил проскочить на эмке. Мои доводы о необходимости соблюдать осторожность его не убедили. И вот, не успели мы миновать и половины пути, возле машины внезапно взметнулся столбик болотной грязи, поднятый разорвавшейся миной. За ним второй, третий.

— Давай быстрее вперед! — крикнул Штейн шоферу, и машина так рванулась, что у меня аж хрустнули шейные позвонки. Теперь мины взрывались впереди и сзади нас.

— Стой! — приказал комбриг шоферу, как только мы поравнялись с подбитым танком. — Всем в укрытие, а ты разворачивайся и жми назад.

Водитель ювелирно развернулся и повел машину в обратном направлении. А мы бросились к подбитому танку и молниеносна забрались ему под днище. И вовремя: рядом шлепнулись две мины, осколки и земля застучали по броне.

— Так мы можем, — сказал Штейн, — пролежать здесь до вечера, а нас уже ждут в батальоне. Надо что-то придумать.

— Бросит еще десяток и успокоится, товарищ полковник, — бодро отвечал красноармеец-связной, сопровождавший нас.

— И что тогда?

— Перебежками, быстренько. Я тут тропочку знаю, как раз к нашей землянке приведет.

Фашисты, видимо решив, что с нами разделались, прекратили обстрел. Мы по очереди выбрались из-под танка и, пригнувшись, побежали за связным. И все же засек нас враг! Метров за двести от хозяйства Цуна вражеские минометчики снова заставили нас искать укрытие, и в землянку мы ввалились, едва переводя дух, грязные, мокрые. Но — живые! На нас с изумлением глядели все, кто там находился. Комбат опомнился первым, вскочил и начал докладывать комбригу. Но тот, тяжело дыша, прервал:

— Дайте сначала напиться. Доложите потом.

Проворный ординарец схватил стоявший на столе котелок, протянул Штейну. Напившись, командир бригады вытер платком худую, загорелую шею, отдал котелок назад ординарцу, позвал меня и приказал:

— Побывайте во взводе Нефедова, который включен во второй батальон сто тридцать первого полка. Если успеете — и в других наших подразделениях. Надо выяснить на месте характер и объем боевой работы наших штурмовиков.

Облачившись в одолженные кем-то замызганные солдатские штаны, телогрейку и пилотку, прихватив с собой автомат, я, вслед за выделенным в мое распоряжение связным, отправился в передовые подразделения, где воевали наши воины. Некоторое время мы шли во весь рост, стараясь держаться кустарника, росшего в изобилии в этой низине, но скоро свист пуль заставил нас спуститься в неглубокий и грязный ход сообщения, под который, видимо, приспособили обычную канаву, оставшуюся от торфоразработок. Местами полузасыпанный и полуразрушенный неприятельскими снарядами и минами, ход сообщения служил все-таки хоть каким-то укрытием от пуль, так как по всей линии началась оживленная перестрелка, в которую басовито вторгались пушки, подтянутые почти к самому переднему краю. Где ползком, а где согнувшись в три погибели, мы добрались наконец до самой подошвы одного из Синявинских холмов, черно-рыжие склоны которого возвышались довольно внушительно прямо перед нами.

— Лейтенант Нефедов, — представился молодой офицер, приложив руку к пилотке, и четко доложил: — Мой взвод придан второму стрелковому батальону сто тридцать первого гвардейского полка сорок пятой гвардейской ордена Ленина стрелковой дивизии.

— Капитан Фомин, — назвался я, ибо раньше этого лейтенанта не знал. — Направлен командиром бригады для выяснения обстановки.

— Откровенно говоря, хвастаться нечем, — сказал лейтенант. — Этот орешек нелегко раскусить, — кивнул он в сторону холмов, а затем рассказал подробно, что после окончания артподготовки стрелковые подразделения, едва поднявшись в атаку, залегли: их прижал к земле интенсивный пулеметный огонь из уцелевшего дзота на правом фланге наступавшего стрелкового батальона. Между ним и нашими наступавшими цепями была довольно ровная площадка, заросшая высокой травой и кустарником, в которых укрылись фашистские автоматчики и снайперы, тоже встретившие огнем наших солдат. Взвод получил боевую задачу уничтожить вражеский дзот. Штурмовая группа из семи человек и группа прикрытия — из четырех — выдвинулись вперед. Их плотный огонь из автоматов и ручного пулемета заставил на время замолчать фашистов, а артиллерийский огонь по дзоту помог нашим бойцам подобраться к нему на расстояние броска гранаты, обойдя засевшую в кустах вражескую пехоту. К сожалению, ни артобстрел, ни бомбежка дзот почти не тронули. Его амбразура продолжала выплевывать злые язычки пламени, не давая подняться атакующим ротам. Штурмовая группа, вооруженная зарядами взрывчатки и противотанковыми минами, имела задание уничтожить дзот. Несмотря на огонь из амбразуры, воины заложили в нее две противотанковые мины и подорвали их. Взрыв почти развалил дзот, и огонь прекратился. Но в этот момент на штурмовую группу навалились немецкие автоматчики. В жестоком бою половина группы погибла, остальные через заросли кустарника все же сумели пробиться к своим.

Однако, хотя огонь из дзота больше не мешал нашим наступающим подразделениям, их порыв угас. Батальон возвратился на исходные позиции.

Я побывал и во многих других подразделениях, поговорил с командирами стрелковых подразделений, которым придавались наши воины. Постепенно вырисовывалась общая картина, сами собой напрашивались важные выводы о порядке использования саперов-штурмовиков в наступательном бою. Чтобы не растерять впечатлений, я тут же, в штабной землянке, при звуках близкого боя, принялся за наброски доклада командиру бригады.