– Беги скорее в душ, пока Иллофиллион тебя не видел. Где это ты так запылился, точно по пустыне бежал?

Я посмотрел на свои сандалии, которые так недавно усердно чистил и завязывал, переконфузился и даже расстроился: и сандалии, и весь подол одежды – всё было серым от пыли. Увлечённый размышлениями и жаждой поскорее увидеться с Иллофиллионом, я забыл об осторожности и лёгкости походки. Извинившись перед Радандой, я помчался в душ. Тут уж я сам прочёл себе предлинную нотацию и наконец очутился в приличном виде перед Иллофиллионом. Мой снисходительнейший наставник ни единым словом не дал мне понять, что знает о моей неловкости, не укорил за опоздание, но ласково со мной поздоровался.

– Пройди, Лёвушка, на балкон, там тебя ждёт завтрак. Кушай не спеша и вернись сюда. Ты пойдёшь с Радандой, как он тебе обещал, по сектору Дартана. С ним же вернёшься обратно и поедешь со мной навстречу возвращающемуся Яссе.

Навстречу дорогому, любимому Яссе! Тут я понял, почему сказала мне Андреева: «Счастливец, Лёвушка!» Да, действительно, я был счастливцем. Двери моего сердца широко раскрылись не только для Яссы, который – я был убеждён – возвращался победителем, но и для всего мира, точно вместившегося во мне. Мне открылось, как глубоко надо проникать в сознание встречного человека. Я ощутил живыми и действенными вечерние слова Раданды о том, что писатель должен уметь не только поставить себя в жизненные обстоятельства человека и выразить это в словах, но и оправдать каждого, понимая это слово не как оно обычно понимается в быту, но как чистое сердце может воспринять вечный путь ближнего. Я шёл, и радость пела во мне, хотя я отлично понимал: того, что я достиг сегодня, завтра будет уже мало. Всё же я был счастлив, не мог не улыбаться, и все, кто встречался мне, отвечали мне улыбками.

«Путь радости – путь счастливых избранников», – вспомнил я слова Иллофиллиона. И впервые оценил своё величайшее счастье, осознал на опыте дня, что иду путём творческой радости, внутри меня живущей.

Я быстро покончил с завтраком, и это казалось мне сегодня скучной необходимостью. Я возвратился к Иллофиллиону, где меня уже ждал Раданда с посохом в руках. Когда мы вышли из дома и оказались на ярком солнечном свете, я в первый раз имел возможность рассмотреть лицо настоятеля более внимательно. Я увидел, что старость Раданды, которая так поразила меня в момент первой встречи с ним, выражалась не в морщинах, а в какой-то особенной серьёзной мудрости. Кожа его была гладкая, тёмная, как древний пергамент. Добрые ясные глаза светились, как лампады. И цвет их всё время менялся от голубого к фиолетовому. Осанка его фигуры, как всегда окружённой светящимся радужным шаром, была прямой, и я теперь не понимал, почему Раданда в первую минуту встречи и в трапезной показался мне таким древним старцем. И вместе с тем я и сейчас воспринимал его необычайно древним, точно он жил уже века.

– Не углубляйся в преждевременные вопросы, друг. Думай только о поручении Дартана. Оно составляет твоё главнейшее «сейчас», – как всегда, ответил на мои невысказанные вопросы Раданда и неожиданно для меня свернул в тенистую аллею.

Голос его звучал добротой, в его тоне не было строгости, но всё же в нём чувствовалась такая огромная серьёзность, что это сразу напомнило мне, к какой священной и ответственной задаче я готовился приступить. Лицо Раданды, когда он посмотрел на меня, было похоже на лик одного из святых, которых русские живописцы так любят изображать со светящимися нимбами. Из его глаз, лба, горла точно выскакивали искры рубинового цвета и кололи меня, как маленькие электрические разряды. Сначала они только кололи меня, но через несколько минут я стал чувствовать такую бодрость и радостность, такая сила умиротворённости проникла в меня, что я невольно прильнул к Раданде и поцеловал его сухонькую ручку. Он ответил мне пожатием и притянул к себе.

– Мы с тобой подходим к часовне Радости, дружок. Её происхождение очень, очень древнее. По преданиям, она была возведена Божественными силами в незапамятные времена. Это было тогда, когда пустыня была морем, а место, где теперь находится Община, – островом. В противоположном конце, за скитом уединённых, есть вторая столь же древняя часовня – часовня Скорби, или часовня печальных. Когда созреешь и окрепнешь духом, чтобы нести утешение печальным и плачущим, мы с тобой посетим и ту часовню.

На этот же раз мы припадём к стопам дивной статуи Великой Матери, высеченной из никому не ведомого камня. Говорят, что она высечена из белого коралла, но я знаю, что не так называется этот материал. Ты сам увидишь, что сияние статуи, её пропорциональность и красота, все линии, создающие одно гармоничное целое, не могли быть созданы рукой обычного ваятеля. Скульптор обладал не только гениальным художественным даром, но и дух его должен был гореть огнём Вечного. Сотворивший её не знал ни единого мгновения угасания Радости, иначе он не мог бы создать подобной красоты. Надо было носить её в себе, чистую, неомрачаемую Радость, чтобы каждое сознание, преклоняющееся в чистоте перед этим отражением его духа, его живого Единого, укреплялось и собиралось в непобедимую силу Радости. Сама Жизнь одухотворяла ваятеля и одухотворяет до сих пор его произведение. Преклоняясь перед хранимым здесь изображением Великой Матери, которую мы зовём Звучащей Радостью, надо самому звучать всей полнотой счастья жить, всей верностью заветам своего Учителя, чтобы слиться с той силой, что изливает Великая Мать на каждого склоняющегося пред Нею в своей полной гармонии.

Я связал тебя с моей аурой и передавал тебе искры моей Любви, чтобы ты мог войти в часовню, неся в сердце песнь торжествующей Любви. Возьми мою руку. Слейся с моим Единым. Проси Великую Мать помочь тебе посвятить всю силу твоей преданности чудесному делу служения Жизни в форме современного тебе человечества, как писателю – слуге своего народа. Склоняясь, благодари, благословляй Величие, давшее тебе частицу своего гения. Проси Мать принять под свою защиту твой дар, чтобы никогда сомнение или колебание не овладели тобой. Возноси Ей хвалу и проси лёгкости твоей мысли, силы твоему слову, образности твоей фразе, мощи твоей проникновенной фантазии – той творческой фантазии, которая черпает своё начало в интуиции, но не в эмоциях чувственности. Проси понимания того, где лежит путь к Вечному в каждом и как в каждом оправдать его топкое болото слёз и страстей. И тогда ты найдёшь путь писать просто.

Раданда взял меня за руку и свернул на маленькую, еле заметную тропочку, ведущую в густые заросли искривлённых кустарникообразных деревьев, никогда мною не виданных. Без него я и не разглядел бы эту тропинку. Она извивалась, и много раз мне казалось, что она упирается прямо в стену густого высоченного кустарника. Но каждый раз Раданда находил узенький, едва заметный проход. Сделав много поворотов в этом лабиринте, мы вышли на небольшую площадку, где полукругом росли мощные кедры, и в самом их центре стояла часовня.