Ольга тихо лежала на диване, я смотрел на неё, и озноб подбирался к зубам, и стоило их чуть разжать, как они начинали противно постукивать. Я встал, подошел к Ольге, провел пальцем по руке.

– Не надо, – сказала она и убрала руку под одеяло.

– Я ехал так далеко.

– Ну и что, – она не смотрела на меня.

–Хотел тебя видеть.

– Поезд ушел, Игорь Владимирович.

– А может, только подошел?

Она не ответила. Напротив дома скрипнули тормоза, Ольга резко вскочила, подбежала к окну, пару минут вглядывалась в темноту, потом вернулась на диван, сказала:

– Кто будет спрашивать – ты мой брат, понял!?

– Чего уж тут не понять, – грубовато сказал я, и Ольга взбеленилась.

– А ты как думал, ты знаешь, как здесь жить одной!? Полгода они не давали мне прохода, хоть в глаза плюй.

– Я же тебя не упрекаю.

– Еще этого не хватало, – она успокоилась.

Я сказал, что часто её вспоминаю, и вот не выдержал, приехал. Может это и есть для меня любовь. С моим рационализмом на большее, возможно, я и не способен.

– Может быть, возможно, – передразнила Ольга. – Когда об этом говорят, то не говорят «может быть». Ладно, давай спать, – решительно сказала она. – Не люблю этих разговоров.

Она отвернулась к стене и затихла.

Ночью я проснулся от не уюта, открыл глаза и увидел рядом её лицо. Бездонные глаза, в глубине которых слабо светились точки, смотрели в меня. Она наклонилась, и манящее тепло укрыло меня и исчезло все, и только серебристый звон, далекий, как несбыточная мечта, еще долго звенел во мне…

– Уезжай, – сказала она утром, и я уехал.

х х х

Степан Иванович умер зимой тихо и неожиданно. Я получил от Ольги телеграмму, но поехать не смог. Выбрался только через полгода в отпуск.

Батум был все такой же паркий, зеленый и самобытный. В тени деревьев, в скверах и на тротуарах стучали костяшки шашек и нард. С утра и до позднего вечера шумел и бурно жил городской рынок, распространяя вокруг пряный дух южных овощей, фруктов, трав и специй.

Днем на голышастом, жарком пляже прогуливались почтенные старцы в черных пиджаках и кепках. Пышные матроны, изнывая от жары, сидели под цветными зонтиками у воды и стерегли свои шумливые выводки чернобровых красавиц.

Девушки плескались у берега, но стоило им чуток зазеваться, как жгучие брюнеты, хитро подмигивая, подныривали и красавицы с визгом вылетали на берег. Матроны вздрагивали, тревожно оглядывали свой выводок, и нарушитель спокойствия подвергался уничтожающему взгляду, под которым отступал на исходные позиции.

Это была игра, в которой активное участие принимали и наши красавицы. Они отплывали, провоцируя нападение, а потом, визжа, выскакивали на берег.

Была на пляже и еще одна разновидность восточных дев, так называемые «кикелки». Разодетые по последней моде, вплоть до вечерних нарядов, девушки сидели в гордом одиночестве на постеленной газетке, вид равнодушный и устремленный вдаль моря. Но стоило хрустнуть камушку рядом, как они притворно вздрагивали и томно смотрели из-под густых ресниц на нарушителя покоя.

Днем я купался и загорал, а вечером, когда спадала жара, шел в порт. Влажное марево над городом растворялось, горы темнели, и от них темнело море вдоль берега. Огни кораблей и причалов дорожали на зыбкой воде, море притихало и все вокруг погружалось в таинственную теплоту. Тарахтение беспечного буксира, пресекающего бухту, становилось глухим, и он исчезал за черной громадой танкера.

С порта я шел на площадь поющих фонтанов, где к этому времени уже собиралось добрая половина Батума. А в десять вечера, когда фонтаны прекращали извержение воды, света и музыки, начинался парад самых современных нарядов, и он был торжественный, как праздничная месса.

Иногда я гулял здесь с Ольгой и её Димкой. Она брала меня под руку, и мы чинно шествовали в толпе. Но чаще Ольга оставалась дома, укладывала сына и занималась хозяйством.

У неё жила старшая сестра с Сахалина, незамужняя особа, в упор не видящая меня. Поэтому на третий день я засобирался домой, но Ольга отговорила.

– Отдохнуть приехал, ну и живи. Ты для меня хороший школьный товарищ, а что Валентина косится, так она на всех мужиков смотрит как на заклятых врагов, что замуж не взяли.

И я остался жил школьным товарищем: смирно и тихо.

Как-то Ольга пришла с работы взвинченная, а причиной этого стал Гога. В выходной мы загорали вместе, и к Ольге он проявлял повышенный интерес, что для меня, в общем-то, было не ново. Вокруг неё, как в Бермудском треугольнике, всегда кипели и накалялись страсти.

Георгий тоже приударял за Ольгой, но, получив отказ, ничего не найдя лучшего, стал угрожать, что покажет руководству какие-то документы, и Ольге не поздоровится.

Они с Георгием работали в одной системе ресторанно-гостиничного сервиса, место, по батумским меркам, хлебное. Когда-то Ольгу устроит туда её бывший друг. Но потом его перевели в Тбилиси, Ольга осталась без прикрытия, и начались наезды.