— Назови меня по имени, — требует он. Румянец на его щеках пылает, словно лихорадка. Губы искусаны до крови.

Я тянусь к его рту, смеюсь и плачу одновременно, вою, как волчица, которая зовет своего самца. Провожу языком по этим ранкам и шепчу:

— Раслер…

В его горле рождается стон. Низкий, отчаянный, как будто он только что потерпел сокрушительное поражение. Пальцы устремляются выше по моей коже, замирают на ткани трусиков в том месте, где я прижимаюсь к его ноге.

— Больно? — снова спрашивает он.

Что мне сказать? Что больнее будет, если он остановится?

Он надавливает на чувствительное место у меня между ног — и я вспыхиваю.

Кажется, в моих легких разворачивается настоящая огненная стихия: обжигает, сводит с ума, не дает дышать. Я изо всех сил сжимаю губы, что не кричать, но, когда Раслер надавливает сильнее, тело предает меня и все попытки мыслить здраво разрушаются подобно пузырькам в игристом сладком вине из теплых земель. Мне отчаянно хочется вцепиться Раслеру в волосы, оттащить его от себя, сделать хоть что-нибудь, чтобы защититься от его безоговорочного вторжения в мою душу, но ничего не получается. Он держит мои руки крепко. И другая часть меня, та, что только-что наслаждалась вкусом его кожи, рвется к нему. Мне ни за что не справиться с собственной похотью.

— Не молчи, моя королева, — шепчет он, разводя в стороны мои припухшие складки. — Я хочу слышать каждое твое слово, каждый вздох.

— Ты безумен, — только и могу сказать я. — Мы оба безумны, поэтому нас так тянет друг к другу.

Наследник костей неожиданно замирает и его взгляд из сиреневого становится обсидиановым, подсвеченным злостью и голодом.

— Ты правда так думаешь? — спрашивает Раслер.

— Я видела длинноухую… только что. Она выходила из твоей спальни. — Я пытаюсь освободить запястья, но с таким же успехом я могла пытаться вырваться из лап оживленного его магией ледяного вирма. — Отпусти меня.

— Тебе не нравится, что другая женщина посещает мою спальню? — Его гнев быстро сменяется растерянностью. Как будто он впервые понял, что это может быть неприятно.

— Мне все равно. — Ложь обжигает мои губы, и чтобы хоть как-то скрыть это, я облизываю их языком, вспоминаю тенерожденную и ее: «Я уже позаботилась о его удовольствии, северная ледышка. Нет в мире ничего такого, чего бы я не могла дать моему мужчине».

— Смотрите все: та, что не умеет врать — лжет.

Пальцы Раслера снова начинают меня поглаживать, на этот раз едва касаясь кожи. Теургия способна причинить страдания и мои запястья уже полыхают так, будто их перевязали адской нитью, но его интимные касания болят совсем иначе. Каждый легкий удар по возбужденному комочку плоти заставляет все мое тело вздрагивать.

— Ты ревнуешь? — немного хмурясь, спрашивает он.

— Нет, — снова вру я.

А ведь он прав, раньше я никогда не говорила столько лжи. Но, что куда страшнее, я впервые в жизни не искренна сама с собой. Потому что в моей вселенной есть лишь одна правда: мой муж — убийца и захватчик. Только эта мысль позволяет мне не сорваться в пропасть его сиреневого взгляда всякий раз, когда он смотрит на меня из-под опущенных ресниц, безупречно длинных и изогнутых. Если я позволю себе признаться в том, что во мне есть хоть капля любви — мне конец. Ведь тогда я не смогу сбежать. Тогда Артур превратится в еще более блеклую тень, к которой я могу испытывать разве что уважение.

— Ты разрушила меня, Мьёль, — с какой-то сладкой злостью шепчет он около моих губ, осторожно, словно капельку росы, сжимая мой клитор подушечками пальцев. — Хотя я просил не делать этого. Как тебе новый Раслер?

Я не могу сдерживаться, я просто кричу. Откидываю голову назад — и кричу.

Сладко. Больно. Горячо. Греховнее первозданного порока.

— Я остановлюсь, моя королева, если ты не ответишь?

И он правда останавливается. Забирает крылья, когда я готовилась взлететь — и я жестко падаю на землю разбиваюсь вдребезги.

— Будь ты проклят! — выплевываю ему в лицо.

И плавлюсь от того, как он мягко, чуть хрипло смеется в ответ.

— Надеюсь, в этом тебе не нужна помощь, господин?

Этот голос. Тенерожденная вторгается в нашу странную борьбу.

Мне нужно радоваться ее появлению, ведь оно разрушает желание, с которым я никогда бы не смогла справиться самостоятельно.

— Я могу подержать ее, если желаешь. — Она подходит ближе, мимолетно касается пальцами плеча Раслера.

Моего Раслера.

— Отпусти меня, — прошу я снова, и на этот раз в моем голосе нет ни капли лукавства. Все закончилось. Мы рядом, но пропасть между нам такая широкая, что не перелететь и за сто лет. Я не буду даже пытаться. — Я не нуждаюсь в твоих ласках.

Он осторожно разжимает пальцы, ставит меня на ноги и отступает. Румянец сходит с его лица, и Наследник костей снова становится самим собой: безучастной ко всему происходящему тенью.

Я кое-как натягиваю платье на плечи, сжимаю на груди разорванные края. Мне холодно, зубы стучат так громко, что эхо проносится по всему замку. Холод — моя стихия. Он отрезвляет, возвращает способность мыслить трезво, как и подобает дочери северных просторов.