Во время революций 1917 г. вера народа (не только татар, но большей части населения страны) в российского монарха стремительно уступила место ненависти. Произошел «диссонанс между укорененным в массовом сознании идеальным образом царя и реальной фигурой последнего русского императора», что стало «побудительной силой психологической и общественной активности, направленной на преодоление конфликта» [87] . Число писем, телеграмм, приветствий по случаю свержения самодержавия, полученных Временным правительством (около шести тысяч двухсот), в четыре раза превзошло количество откликов на 300-летний юбилей дома Романовых, искренностью же и восторженностью эти послания не уступали прежним, промонархическим. Граждане с удовлетворением восприняли «ниспровержение старого прогнившего режима, уход «постыдного прошлого России» и «сокрушение вредного для России правительства» [88] . Примечательны также слова великой княгини Ольги по случаю юбилея: «При виде этих восторженных толп, кто бы мог подумать, что не пройдет и четырех лет, как само имя Ники [Николая Второго] будет смешано с грязью и станет предметом ненависти!» [89] .

Февральскую революцию 1917 года татарская интеллигенция встретила восторженно. Примечательны в этом плане стихи Маджита Гафури «Кызыл байрак» (Красное знамя) и «Татар байрагы» (Татарское знамя). В последнем есть такие строки:

Небезынтересна дальнейшая судьба данного произведения, которое было включено в сборники поэта 1917 и 1922 гг. В 1980-х гг. в период так называемого застоя, когда готовились к изданию «Сочинения» Маджита Гафури в 4-х томах, стихотворение «Татарское знамя» было размещено составителями в первом томе, но в процессе редактирования в Татарском книжном издательстве оно было исключено из сборника. Составители никак не смогли отстоять свою позицию. Издатели мотивировали отказ включать стихотворение в собрание сочинений поэта тем, что его не пропустит Главлит – главный орган советской цензуры [90] .

На престоле сидел другой «царь», а народ и его чаяния остались прежними…

Таким образом, постепенно в глазах просвещенной части российских мусульман происходила десакрализация как султана-халифа, так и царя-императора. Идеализированному образу правителя, который олицетворял народную мечту о справедливом и просвещенном властителе, противостоял неприглядный образ «конкретно-исторической личности» – такой, как Абдулхамид II или Николай II.

Вековые традиции были прочны и процесс формирования новых идеалов и ценностей в литературе происходил долго и довольно мучительно. Идеал духовного лидера многие по-прежнему видели в лице суфийского наставника – шейха или ишана. Поэзия ХIХ века изобилует многочисленными печатными и рукописными марсия и мадхия, т. е. одами и элегиями, посвященными мюршидам – суфийским устадам-учителям различного уровня (местного, среднеазиатского, османского, афганского и т. д.), поэтому уместно говорить о существовании среди татар определенной «моды» на возвеличивание своего духовного учителя – еще живущего или уже скончавшегося, независимо от того, достоин он этого или нет. Так же и в вопросах поэтического искусства царила неразборчивость: за перо брался любой, невзирая на то, обладает ли он творческими задатками или нет. Критически относясь к такому обилию «поэзии», часть которой далека от художественности, тем не менее, нужно признать, что она содержит определенную информацию о местных ишанах, которые имели исключительный авторитет среди послушников.

Конец XIX века в России, где проживало около пятнадцати миллионов мусульман, характеризуется тенденцией к возрождению позиций ислама и формированием собственных лидеров. У истоков реформаторского движения среди татар стоял известный мыслитель Габденнасыйр Курсави (1776–1812), который первым заговорил о необходимости отказаться от вековых традиций теологии и права, пришедших в Поволжье преимущественно из Средней Азии, и призывал непосредственно обращаться к первоисточникам ислама. Реальный вклад Курсави в развитие татарской общественной мысли ученые связывают, в первую очередь, с так называемым открытием дверей иджтихада и критикой таклида [91] . Именно он впервые заговорил о том, что время созерцательного ислама, освобождающего себя от общественных забот, прошло, что ислам как активный фактор человеческой истории, как фермент социального протеста и социальной реформы, как «принцип движения к более справедливому и человеческому обществу, должен был определить перспективы мусульман Поволжья» [92] .

Поэт Мифтахетдин Акмулла (1831–1895) посвятил ему следующие строки:

Однако в свое время прогрессивные идеи А. Курсави были доступны лишь малому количеству богословов и интеллигентов, поскольку у татар не было ни периодической печати, ни высоких трибун для общения с массами. Феодальная изолированность деревень, где преимущественно проживало татарское население, затрудняла формы культурного общения народа как единого целого. Авторитет традиции, обычая на местах был непререкаем и в целом критически не осмысливался. С приходом книгопечатания в Казань (нач. ХIХ в.) письменная литература, которой была отведена роль восполнения существующей бреши в культурно-информационной жизни татар, стала постепенно набирать силу. Пусть пока эту литературу создавала та же провинциальная интеллигенция, т. е. выходцы из мусульманского духовного сословия, проучившиеся в местных или среднеазиатских медресе и ставшие учителями шакирдов или имамами в деревенских приходах, но она уже довольно сильно отличалась от средневековых поэтов. Поэтому именно в письменной литературе можно наблюдать эволюцию татарской общественной мысли и постепенную интеллектуализацию духовной жизни. Данный процесс связан с поиском духовного лидера, который должен был появиться в жизни общества и показать пути выхода из застоя.

Исламская реформация предполагала не только приспособление ислама и мусульман к западной цивилизации, но и своеобразную «мусульманскую альтернативу» в ответ на колонизацию Западом и вестернизацию некоторой части мусульманской интеллигенции. Общепризнанным лидером и идеологом этого движения в пореформенный период стал Шигабутдин Марджани (1818–1889). Марджани – многостороння личность, оставившая глубокий след в истории татарской культуры и общественнного развития. Он покорял современников своим незаурядным умом и знаниями, остротой и меткостью разоблачения нелепых воззрений схоластов. Его отличала гибкость суждений о религии, искусное толкование коранических догм, что впоследствии дало известный простор развитию рационалистических умонастроений.