Материалы периодической печати периода Балканских войн (1912–1913), свидетельствуют о том, что татары внимательно следили по публикациям в центральной российской и османской прессе за событиями, происходящими на территории Османской империи, и некоторые даже принимали участие в них [62] . Появился ряд поэтических произведений на татарском языке о защитниках Андрианополя – османского города Эдирне.

21 февраля (6 марта) 1913 г. отмечался трехсотлетний юбилей царствования дома Романовых. Торжественное общественно-государственное празднование этого события в Российской империи стало для татар и других инородцев своеобразной «проверкой верности престолу». Это был еще один повод выразить свою общегражданскую позицию. «Генеральная репетиция» торжеств прошла еще в 1912 году, когда мусульмане вместе со всей страной отметили «с достоинством и с большим патриотическим воодушевлением» столетие победы в Отечественной войне. Судя по описаниям в газетах, «татары («мусульмане») устроили в Казани некое подобие национального праздника “Сабантуй” с верноподданнически-патриотическим оттенком, что весьма точно характеризует царившие тогда в их среде умонастроения» [63] .

Татарская периодическая печать начала 1913 года изобилует материалами, посвященными трехсотлетию правления династии Романовых: это и редакторские статьи, и крупные исторические экскурсы с галереей портретов русских царей, и панегирические стихи. Исследователь татарской периодической печати Равиль Амирханов считает, что татарские журналисты начала ХХ в. получили «государственный заказ» и вынуждены были писать подобные парадные статьи и стихи. По мнению историка, в них «преобладает приподнято-мажорный тон, который не всегда соотносится с истинным положением дел», «пафос статей определяется необходимостью возвысить роль и деятельность нескольких поколений царствующих особ в области духовной культуры» [64] .

Торжества эти, организованные с целью продемонстрировать неувядающую привлекательность монархизма в глазах масс, действительно, были фанфарные, с фейерверками и всеобщим ликованием. Отправлялись телеграммы императору Николаю II от имени мусульман различных городов Поволжья, Урала и Сибири, повсеместно читались коллективные молитвы за царя. Всерьез обсуждалась идея открытия в Казани в 1913 году мечети им. 300-летия царствования династии Романовых, был составлен ее архитектурный план, начался сбор средств. По публикациям журнала «А» («Сознание»), посвятившего целый номер царскому юбилею, известно, что в честь знаменательной даты в Казани были открыты женская гимназия и ремесленное училище [65] .

Часть татарских газет и журналов, хотя в них и отводились целые полосы под портреты и биографии представителей царской фамилии и восхвалялись их деяния и инициативы, в том числе «громадные усилия к распространению науки и просвещения», отреагировала на событие довольно бурно, пафосно, но формально, другая часть – сдержанно, по существу писала о положении татар во времена царствования Екатерины II, Александра I, Александра II и Александра III. Такие либеральные органы, как оренбургский «Вакыт», посчитали достаточным просто сообщить читателям о «Высочайшем Манифесте» и о празднованиях на местах. Их больше, кажется, интересовала приуроченная к юбилею амнистия по освобождению политзаключенных, поскольку они ожидали возвращения из ссылки известного писателя Гаяза Исхаки, однако этого, к всеобщему сожалению, не случилось…

Юбилейные торжества нашли отражение и в литературе. Представим подстрочный перевод одного типичного стихотворения из этой серии:

Вакиф Джалял (1887–1921) – поэт средней руки, довольно активно публиковавшийся в татарской прессе начала ХХ в. Выбранные им эпитеты и метафоры такие же «среднестатистические», т. е. часто встречающиеся в стихах по этому поводу и у других авторов. Типична и используемая в подобных произведениях лексика: праздник престола, праздник (туй) Родины, дружба народов и всеобщее благоденствие, царящее в России, благодарность за это в адрес Государя-императора и т. д. [67] . Тема развертывается по принципу эмоциональной градации, когда каждый пассаж усиливается повтором в той же высокой тональности восхищения.

Были и такие факты: во время опроса населения с целью выяснить отношения татарских читателей к русской литературе, некий пермский купец писал буквально следующее: «Лучшее литературное произведение – это “Боже, царя храни!”. Оно должно вдохнуть в нас дух патриотизма и благоволения перед сановниками» [68] . То есть существовала и такая «ультра»-монархическая прослойка в татарском обществе.

Однако татары не были и не могли быть придворными поэтами. Народ, до середины XVI века имевший собственную государственность, опиравшуюся на многовековые политические, экономические и культурные традиции, правящую династию и общественную элиту, с момента включения в 1552 г. Казанского ханства в состав Русского государства стал на своей территории подавляемым этносом. Из памяти народа постепенно стирались средневековая утопия об идеальном правителе и модель идеального государства, которые зиждились на понимании справедливости, на одинаковом отношении властителя и к знатным, и к простым людям, основанном на логике: «волк с овцой ходят на водопой одной тропой». Данная утопия нашла отражение еще в произведениях «Кутадгу билиг» («Наука о счастье») Йусуфа Хас Хаджиба Баласагуни, «Кыйсса-и Йусуф» («Сказание о Йусуфе») поэта Волжской Булгарии Кул Али, поэта Казанского ханства Мухаммадьяра и др. [69] . (Если обратиться к истории, то можно констатировать: восхваление правителя – устойчивая традиция в средневековых литературах мусульманского Востока, в орбите которых находилась и тюрко-татарская литература. Достаточно назвать выдающийся памятник персидской литературы «Шахнаме» («Книгу царей») великого Фирдоуси).