Поэтому, когда нам говорят, что с нами что-то не так, нам становится стыдно за себя, мы уверены в своей неполноценности и в том, что недостойны лучшего в жизни. С этого момента нами начинает руководить неутолимое стремление доказать свою ценность. Чтобы относиться к себе хорошо, мы бесконечно нуждаемся в чьем-то одобрении. Черты нашей личности, в том числе наши суперкачества, и связи, которые мы устанавливаем с другими, находятся под контролем наших обид, а не силы и совершенства. Базовые представления о нашей ценности для мира прорастают из боли, которую мы испытали. Эти представления и отношения, которые мы строим на их основе, заставляют нас жить в среде, которая может быть наполнена гневом, чувством вины, упреками и осуждением, – и все это заставляет нас чувствовать себя запертыми в состоянии изоляции и никчемности.

Пока я не начала работать над исцелением своих ран, я не осознавала, насколько велика их сила в создании той жизни, которую я веду. Именно из-за них я так страстно старалась открыть женщинам глаза на истинную мощь их тел. Именно из-за них я смогла уверенно полагаться на свое собственное. Но также из-за них я оказывалась в отношениях, которые не соответствовали лучшему, что во мне есть, и в ситуациях, которые уводили меня от того, к чему звала душа.

Недавно я проходила сеанс лечения у опытного целителя, который помогал мне открыть, откуда произрастают мои жизненные установки. Призвав проводников и ангелов – моих и его, целитель положил руки мне на живот. Возраст моих 12 лет снова и снова возникал в его сознании. Он «увидел», что я плачу, стоя рядом с забором, и сказал, что почувствовал огромную боль, которая началась с того времени. И был прав. Когда мне было 12 лет, у меня развились подошвенный фасциит, астигматизм, классическая мигрень и начались болезненные менструации. Боль во время менструации была настолько интенсивной, что в течение многих лет каждый месяц мне приходилось пропускать школу. А позже мне даже пришлось прибегнуть к хирургическому вмешательству. Целитель, проводивший сеанс, помог частично очистить тело от боли, но ее истинный источник был непонятен – до той ночи, когда сон открыл мне глаза на очень сильную обиду.

Во сне я находилась в настоящем времени вместе со своей семьей, и все были со своими супругами и детьми. Мой отец тоже был там (хотя он умер, когда мне было 28 лет). Я переночевала в доме, который был мне незнаком. А утром встала, поскольку должна была спешить на поезд и на самолет, чтобы отправиться куда-то по работе. Моя невестка принесла мой чемодан. Но он был пуст. Я не могла найти ни одной из своих вещей, хотя накануне вечером все это было разложено по ящикам в шкафу. Времени было в обрез, мне действительно нужно было бежать на поезд. И я попросила членов моей семьи помочь мне найти вещи. Но все меня игнорировали. Я продолжала умолять их: «Пожалуйста, помогите мне. Кто-нибудь, пожалуйста, поможет мне?» И тогда, вся в слезах, я проснулась, каждой клеткой ощущая горе своих 12 лет. Несколько часов я не могла отойти от эмоций, поднятых на поверхность этим сном. И продолжала плакать и плакать.

Очевидно, сеанс терапии ослабил крышку на банке моего бессознательного. Я поняла, что в возрасте 12 лет, будучи черной овцой в семье, я решила, что никто не станет помогать мне достичь моих целей, потому что они слишком отличаются от ценностей всех остальных членов семьи. Я была отличницей-зубрилкой в семье, которая больше интересовалась спортивными мероприятиями и альпинизмом. Однажды, когда я попросила о тихом месте для учебы (я переводила тогда с латыни «Записки о Галльской войне» Цезаря), мой отец сказал: «Мы не можем менять свою жизнь ради тебя». Конечно, если бы я захотела участвовать в Олимпиаде, как моя сестра, они бы перевернули для меня небо и землю. Каждые выходные мама везла сестру на лыжные гонки – десять часов в одну сторону, а я готовила обед для семьи во время ее отсутствия. Я никогда не сомневалась в правильности этого, потому что мы все очень гордились ею. В то время она была самой молодой девушкой на трассе чемпионата мира. Удивительно одаренной спортсменкой. И продолжает ею быть. Она принесла нашей семье много уважения.

После этого сна стало ясно, что в возрасте 12 лет я решила, что единственный человек, которому действительно можно доверять, – это я сама и что никто не собирается мне помогать. Если я хотела соответствовать окружению и получить признание, мне стоило научиться поддерживать их ценности и оказывать им услуги. Например, готовить или печь. И убирать. Или играть на арфе в импровизированных концертах для гостей – хотела я того или нет. Так я жила десятилетиями. Все это время я скрывала многие свои истинные взгляды. Я овладела искусством вписываться почти в каждую представленную ситуацию – независимо от того, доставляла она мне удовольствие или нет. Это включало в себя бесконечные походы и жизнь в палатке под дождем, восхождение на горы с тяжелым рюкзаком, промозглый холод на лыжных склонах, исполнение роли кедди для мамы и отчаянные попытки научиться играть в гольф или теннис – к немалой потехе моих братьев, сестер и родителей, которые все были одаренными спортсменами. Для многих описание моего детства звучало бы идеально. Для меня же во многих отношениях это было пыткой. Тем не менее это была отличная подготовка к медицинской школе и хирургической стажировке. И я знаю, что этот путь был выбран моей душой. Без этого опыта я никогда не обрела бы выносливости и дисциплины, необходимых для выполнения той работы, которой я занималась все это время.

Итак, каким образом ситуация в семье привела к симптомам, которые появились у меня в подростковом возрасте? Если говорить о подростковом периоде, то это время, когда люди начинают задаваться вопросами «Кто я такой?», «Почему я здесь?». Для меня ответом стало: «Я недостаточно хороша» и «Я не вписываюсь в окружение». Это заставило меня сомневаться в себе и чувствовать необходимость скрыть от окружающих свое истинное «я». Стыд, чувство вины и злость – даже хотя я и не помню, чтобы злилась, – вызывали головную боль, проблемы с глазами и судороги во время менструации.

Не забывайте, что боль, которую я испытала во время сна и после него, была болью обиженного подростка, а не взрослой женщины, которой я являюсь сейчас. Моя семья поддерживала меня в разных направлениях: оплачивала мои уроки музыки и возила меня на них, оплачивала колледж, купила мне большую концертную арфу. Но боль есть боль. И когда ты понимаешь, что на каком-то уровне твоей жизнью десятилетиями управляла двенадцатилетняя девочка, которая решила, что не может никому доверять, – это ошеломляет. Боль всплывает на поверхность, когда у твоего эго достаточно силы и зрелости, чтобы справиться с ней. Очевидно, это был момент, когда я должна была научиться доверять и отпустить прошлое.

Обиды, нанесенные мне в жизни – и во всех прошлых, – сделали меня тем, кем я есть сейчас, но теперь наступило время, чтобы проститься с ними. Это то исцеление, ради которого я пришла на землю в этой жизни.

Чтобы разобраться с обидами, которые происходят из нашего собственного опыта, нужно достаточно серьезно потрудиться, однако на этом проблема не заканчивается – или, вернее, она начинается совсем не с этого. Травма может передаваться генетически от бабушек и дедушек родителям, а от родителей ребенку. В момент травмирующего события меняется химический состав наших клеток. Это химическое изменение записывается в ДНК и трансформирует способ функционирования наших генов. В своей книге «Все началось не с вас: как наследственные семейные травмы нас формируют и как прекратить этот цикл» (It Didn’t Start with You: How Inherited Family Trauma Shapes Who We Are and How to End the Cycle) Марк Волинн, директор Института системных семейных расстановок (Family Constellation Institute), объясняет, что изменения ДНК, являющиеся результатом травмы, нужны, чтобы защитить нас и наших детей и убедиться, что мы готовы справиться с первоначальной травмой. Но что, если мы или наши дети все время держимся за травму, которой уже не существует? Если мы росли в зоне военных действий, то, скорее всего, научились уклоняться и прятаться от бомб и выстрелов. И тогда, вполне вероятно, наши дети естественным образом будут чрезмерно тревожными, даже если они живут в безопасном окружении.