Оружие для битвы. Потому что, по крайней мере для меня, это не что иное, как битва. Сражение не на жизнь, а на смерть.

И несмотря на то, что мой мозг то и дело твердит мне что-то гнусное, я не хочу умирать.

Для меня существует несколько строгих правил: я избегаю мосты. Если мне нужно пересечь мост, я еду по средней полосе и не смотрю ни вправо, ни влево. И стараюсь не оставаться одна. Верхние этажи? Нет. Я шесть месяцев не водила машину. Без исключений. До тех пор, пока не почувствовала, что готова к этому. И даже если как следует пристегнуться, американские горки не для меня. Кормят тролля, так сказать.

Все это не справляется с моими навязчивыми состояниями, а просто не дает мозгу подходящей возможности. Обеспечивает более надежную точку опоры. Подобно тому, как алкоголик избегает бары, я избегаю опасные места, которые ни один нормальный человек не сочтет опасными.

Избегание. До и после. Уйди с дорог; держись подальше от электропилы; повернись спиной к костру.

Однажды я попробовала стоять на месте вместо того, чтобы убегать. Я была на краю искушения. Доктор Симпкинс говорит, что многие пользуются этой стратегией. Остановиться. Воспротивиться. И ощутить чувство победы, когда тебе это удается.

Но я не чувствую себя победительницей. Мне становится хуже. Я ощущаю себя еще более ущербной. Мой мозг и без того зацикливается на моей ущербности. Смеется надо мной. Я попыталась сделать, как она сказала. Попыталась. Но, опять же, стало только хуже, и я рада тому, что моя подруга Дженна была со мной в тот день и утащила меня прочь, когда увидела мой взгляд.

Я рада, что все ей рассказала.

Я мало кому об этом рассказываю. Но если все же рассказываю, какой беспорядок царит в моих мозгах, то начинаю чувствовать себя грязной. И начинаю вспоминать о том, какая я сломанная; привычный цикл идет по новой, становясь все опаснее с каждой следующей прогулкой вокруг квартала до тех пор, пока я не слышу ничего, кроме того, что мозг орет на меня, как пластинка, которую заело. Неправильная, сломанная, неправильная, сломанная. Неправильная. Сломанная. НЕПРАВИЛЬНАЯ, СЛОМАННАЯ. И я все еще не знаю, как уменьшить громкость.

Дженна схватила меня за руку и утащила прочь. Она сказала, что я закопала ноги в песок, и ей пришлось изо всех сил дернуть меня за руку, но я продолжала смотреть на огонь, через который прыгали какие-то парни.

Я тоже хотела прыгнуть.

Не «через». «В». Покататься по горячим углям до тех пор, пока моя кожа не обуглится и не потрескается и из меня не вытечет кровь, как из мяса на вертеле. Деталей я Дженне не рассказала. Я никому о них не рассказываю, только доктору Симпкинс. Я не рассказываю им, что мой мозг считает, будто подобное разрушение плоти обладает красотой хорошей картины.

Побег. Я живу для того, чтобы снова убежать, и нисколько не стыжусь этого. Я хочу жить. И не знаю, почему мозгу нравится писать картины моей кровью. Подталкивать меня к этому изнутри. Сильно толкать вперед тело.

Когда ко мне приходит такое, таблетки помогают стоять, но, сделаю ли я шаг назад, зависит от меня. Это мое сражение. Ежедневное. Хотя приступы случаются со мной не каждый день. Даже не каждую неделю. Может, я бы справлялась с ними лучше, если бы они происходили чаще – натренировалась бы, – но может также, что я переоцениваю значение тренировки.

Делаю вдохи и выдохи, сжав руками горло, и спустя еще несколько минут я уже способна сесть, откинуть голову на подголовник и дышать через нос. Глаз я не открываю. До тех пор, пока не убеждаюсь, что тоннельного зрения больше нет.

Я считаю. Я могу обратить оружие врага на него самого. Сто вдохов-выдохов. Двести. Триста. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Раз жива. Два жива. Три жива.

Как-то я попробовала перечислять при этом причины, по которым стоит жить, но в результате «упражнение» лишь заняло больше времени. Мне это не нужно. Потому что я не хочу умирать. Я просто хочу делать вещи, которые приведут к моей смерти. И не имеет никакого значения, что это бессмыслица. Если бы в этом была логика, то исправить все было бы легко.

Беда в том, что логики здесь нет.

После шестисот вдохов и выдохов я разлепляю веки. Я думала, что готова, когда досчитала до пятисот, и потому заставила себя продлить мое занятие. Еще одна уловка.

Бросаю взгляд вниз на мобильник. Все действо заняло полчаса. Это был тяжелый приступ. И последствия его будут сказываться на мне несколько дней. Желание ненавидеть себя. Я буду воссоздавать приступ в уме и думать над тем, что я могла бы сделать лучше. Но я справилась. Справилась с наихудшим моментом. На этот раз. Каждая такая победа очень важна. По крайней мере, до следующего приступа, который, в свою очередь, станет для меня самым важным.

Но я опять готова. Компульсия для меня теперь – глухая, тихая музыка на заднем плане, а не режущий голову вопль. Я могу вернуться в мир.

Я наконец-то нашла их, мне пришлось порядком скорчиться, чтобы взять ключи, лежавшие на полу за пассажирским сиденьем, где их трудно было заметить. Я забросила их туда специально.

Завожу машину.

Снова открываю окна. Порывы воздуха от несущихся машин врываются мне под солнцезащитные очки, охлаждая обведенные красными кругами глаза, и мир становится вполне сносным.