— Как вы знаете, только что был созван мой совет. У большинства моих советников сложилось впечатление, что Серубель стремится начать войну. Что вы думаете по этому поводу?

Она наклоняется вперёд и упирается локтями в колени. Одно мгновение она обдумывает, что ответить, затем, кажется, всё же решает отказаться от ответа, который не о чём не скажет.

— Разве имеет значение, что я думаю?

— Я не сказал, что это имеет значение.

— Тогда вы, безусловно, не будете возражать, если я промолчу.

— Я также не сказал, что это не имеет значения.

Она фыркает.

— Я всего лишь служанка. У меня нет таких высокопарных мыслей, как у короля и его советников.

Но это вопиющая ложь. На самом деле, у Сепоры есть мнение по этому вопросу, и даже очень сильное, отчего Тарику еще больше хочется его узнать. Прежде чем ему удается убедить ее, Рашиди заканчивает её игру.

— Выкладывайте всё на чистоту, немедленно, — рявкает он. — Не стоит шутить с королем, тем более в столь поздний час. Гордость пирамид, вы даже жрицу сведёте с ума.

Ее плечи опускаются, и она надувает губы.

— Боюсь, я согласна с вашими советниками, — выдаёт она Тарику, стараясь не смотреть на Рашиди.

— Почему они хотят войны с нами? — спрашивает Рашиди. — Несомненно, они сохранили в своей истории записи о таких глупостях.

Сепора бросает на него сердитый взгляд, в нем проскальзывает прежний блеск. Тарик подавляет усмешку.

— Возможно, они хотят создать новую историю, — огрызается она.

— Скажите, — начинает Тарик. — Скажите, почему они хотят начать войну.

Сепора вздыхает и устремляет свой взгляд вниз, на мраморные ступеньки.

— Ни для кого не секрет, что король Эрон считает, будто Теория смотрит на всех с высока и заслуживает взбучки. — Она согласна с тем, что Теория смотрит «с высока», но не одобряет, что ей нужна «взбучка».

Любопытно.

— Из-за этого недалёкого мнения он поставит на кон жизнь своих граждан? — переспрашивает Рашиди с нескрываемым презрением на лице.

Тарик поднимает руку. Назвать короля Сепоры недалёким не лучший способ, чтобы выведать у неё правду.

— Пожалуйста, друг. Позвольте ей сказать.

Рашиди что-то бормочет себе под нос, и Тарик надеется, что это извинения.

— Вы требуете от меня предать своё королевство.

Страх в ее глазах говорит, что глубоко внутри она ведет свою собственную войну. Она всё ещё лояльна по отношению к своей старой родине. Он может это понять, но ее лояльность не может быть превыше безопасности его королевства.

— Возможно, если я буду знать его причины, я смогу предотвратить смерти в обоих королевствах.

— Если Теория настолько превосходит Серубель, почему тогда вы хотите предотвратить очередную победу для своей истории? — горечь в ее голосе говорит о задетой гордости и укоренившихся предрассудках. Серубелиянцы плохо приняли своё поражение много лет назад. Возможно, со временем Сепора придет к пониманию, что ее вражда не обоснована.

Возможно, если они не будут втянуты еще в одну войну с ее родиной.

— В войне нет победителей, Сепора. Есть только королевства, понесшие меньшие потери.

Она проводит рукой по своим густым светлым волосам, переносит их вперёд и начинает рассеянно заплетать прядь. Проходит несколько долгих мгновений, прежде чем она снова заговаривает.

— Он хочет контролировать Теорию. Господствовать над нею, как делает это с Серубелем.

Рашиди отрывисто смеётся.

— Он сумасшедший? Он на самом деле думает, что сможет нас победить?

Тарик не отводит взгляд от Сепоры. Ее глаза говорят ему, что она считает это возможным.

— Откуда вам известны его планы? — мягко спрашивает он. — Король не стал бы делиться ими с кем попало, особенно со служанкой.

Она кивает, словно ждала этого вопроса.

— Я жила в замке, Ваше Величество. Работала в непосредственной близости с королем.

Тарик озадачен правдой в ее глазах. Она жила в замке и работала рядом с королем? Он бросает взгляд на охранников, стоящих у двери тронного зала. Они слышали весь разговор, и все же он верит в их умение хранить тайны. Нельзя исключить, что служанка, такая же, как Сепора, точно также, как и эти охранники, услышала что-то не предназначенное для ее ушей.

Но, возможно, что всё совсем иначе.