Шрифт:
– Как-нибудь придется на это решиться. Либо ты принимаешь христианство и идешь со мной под венец, либо я овладею тобой сегодня же ночью. Мне, в общем-то, все равно, что ты выберешь. Времени у тебя до вечера.
Сказав это, казак повернулся и ушел, оставив Фериду умирать от стыда и отчаяния. Какими бы жестокими ни были его слова, черкешенка понимала, что они справедливы. Но как выбрать между честью и религией?
У выхода из шатра Гордей столкнулся с Порфирием. Старый разбойник хотел было побранить молодого атамана за его слова и отношение к Фериде, но казак опередил его и начал первый:
– Порфирий, я принял решение. Пора заканчивать эти игры: переодевания Фериды мальчиком и нашу непорочную любовь. Я предоставил ей выбор: она может либо покреститься и выйти за меня замуж, либо остаться мусульманкой и жить со мной как любовница. Если же она до сегодняшнего вечера не выберет между религией и честью, решать эту проблему придется мне одному.
– И что же ты собираешься делать? Силой возьмешь ее? Или, может, силком потащишь в церковь и принудишь принять христианство?
– Нет, Порфирий, - покачал головой Гордей.
– Я заставлять ее не буду. Я не могу неволить женщину, которую люблю. Поэтому я решил, что если Ферида так и не сможет пожертвовать ни религией, ни своей честью, то я завтра же отвезу ее в Черкессию.
– Молодец, Гордей!
– с улыбкой отвечал старый разбойник, довольный тем, что его молодой друг принял единственно правильное решение и при любом раскладе поступит благородно.
– Эх, видел бы тебя сейчас твой дед! Ей Бог, Ермолай гордился бы тобой...
Ферида не выходила на улицу до самого вечера. Раздираемая мучительными мыслями, она не могла найти себе места и нервно ходила взад-вперед по шатру. В конце концов девушка забилась в самый дальний, темный угол и залилась слезами. Она не заметила, как вошел Гордей. Молодой человек приблизился к возлюбленной, сел на землю рядом с ней и нежно обнял. Сердце парня разрывалось от жалости и любви, и он всеми силами старался успокоить девушку.
– Тише-тише... Не плачь, моя красавица...
– приговаривал казак, поглаживая ее угольно-черную голову и крепко прижимая к себе маленькое, сотрясаемое рыданиями тельце.
– Гордей, я... Я люблю тебя...
– она сказала это очень тихо, но он ее услышал. Гордей замер и, казалось, даже не дышал, чтобы не спугнуть робкое счастье, которое наконец вплотную приблизилось к ним.
– Гордей, я не могу без тебя, - все тем же полушепотом продолжала Ферида, сдерживая слезы.
– Я тоже, милая. Но почему же ты тогда плачешь? Мы будем счастливы, потому что любим друг друга. Тебе осталось только выбрать, как мы будем жить дальше.
– Любимый, но как же я могу...?
– забормотала черкешенка.
– Что же мне делать? Что выбрать?
- Я думаю, тебе надо принять христианство. Во-первых, казаки не принимают какие бы то ни было другие религии. Мусульманка никогда не станет для них своей. Согласись, надо находить общий язык с теми, с кем живешь. И во-вторых, у на когда-нибудь родятся дети. Кем они будут? Христианами или мусульманами? Как мы будем их воспитывать? По Библии или по Корану? Ферида, милая, ты же и сама понимаешь, что нам будет очень тяжело ужиться и с окружающими, и друг с другом, если ты будешь продолжать исповедовать ислам.
– Гордей... Я не могу...
– еле слышно пролепетала девушка, дослушав его, - Как... как можно поменять веру? Это же часть тебя, часть твоей жизни. Это все равно что поменять родителей... Я не откажусь от ислама.
– Ладно, - вздохнул Гордей.
– В конце концов ты имеешь право сделать такой выбор, и я готов его принять. Конечно, буде непросто, но ради тебя я готов пойти против всей станицы. Клянусь, никто из казаков никогда не попрекнет тебя твоей религией.
– А дети?
– А дети, уж не обессудь, будут христианами. Им жить здесь, в России, а не в Черкессии. Поэтому и воспитывать их мы будем, как казаков.
Ферида молча кивнула.
– Значит, ты выбрала ислам...
– продолжал Гордей.
– Что ж, тогда тебе придется забыть про свою девичью честь.
Черкешенка вздрогнула. Отказавшись стать его женой, она выбрала для себя роль любовницы. Сердце сжалось в груди Фериды. Каждую ночь Гордей грезился ей во сне, она мечтала о нем и наслаждалась каждым поцелуем с ним. Но мысль, что ей придется стать кем-то вроде наложницы в гареме, вызывало в ней неприязнь и протест.