Во время всего их разговора Гордей нежно обнимал ее за худенькие плечи, но не как любимую женщину, а как маленькую девочку, которую надо успокоить. Сейчас же его объятия стали совсем другими. Молодой человек чувствовал, как его возлюбленная дрожит и сжимается под его руками, вздрагивает даже от самых легких и нежных ласк. На сердце у Гордея было неспокойно. Глубоко в душе атаман понимал, что собирается сделать что-то нехорошее, о чем потом не раз пожалеет. Эти чувства вынуждали его говорить, оправдываться то ли перед ней, то ли перед самим собой, то ли перед каким-то высшим судьей.

– Ферида, милая моя, красавица... Ты же понимаешь, что это нужно. Мы не можем больше жить как прежде. Уже пора на это решиться... Пойми, ведь я это сделаю не просто из-за того, что мне хочется. Без этого нельзя... Ты думай о том, что когда-то это должно будет произойти. Так почему не сейчас? Для нас это единственный шанс остаться вместе... Ты знай, что я люблю тебя и никогда не обижу. Я не сделаю тебе ничего плохого. У меня у самого сердце на части рвется, когда думаю, что могу причинить тебе боль... Ты мне только скажи, что веришь мне, что согласна стать моей...

А Ферида с ужасом понимала, что не согласна. Да, не согласна, несмотря на то что любит его. У девушки хватило сил посмотреть прямо в глаза атаману и сказать:

– Нет, Гордей. Я не стану твоей. Я буду принадлежать только мужу. Иначе я сама себя перестану уважать. Честь - это мое сокровище, которое я никогда не потеряю.

– Значит, ты не готова отказаться ни от религии, ни от чести.

Ферида уверенно кивнула. С виду она оставалась невозмутимой, но сердце ее обливалось кровью: быть может, в этот самый миг она подписывает смертный приговор их любви и готовится собственной рукой перечеркнуть светлое будущее, которое ждало бы их обоих.

– Что ж...
– выпуская ее из объятий и отстраняясь, как от чужой, сказал Гордей.
– В таком случае тебе придется отказаться от меня.

Черкешенка с немым вопросом во взгляде посмотрела на казака, и он, медленно отходя все дальше и дальше, словно покидая ее навсегда, пояснил тихим спокойным голосом:

– Я решил, что если ты не выберешь ни один из предложенной мной путей, то я отвезу тебя в Черкессию. Там, под крышей отчего дома, ты останешься мусульманкой и сохранишь свою честь, но потеряешь меня... Едем завтра. Будь готова к утру.

Глава 6

С этими словами Гордей вышел из шатра и остановился посреди стана разбойников. Стояла теплая летняя лунная ночь. Небо было усыпано яркими блестками, дул легкий ласкающий ветерок, сверкающий над головой диск освещал раскинувшиеся по обе стороны Кубани зеленые просторы. В округе стояла тишина, только где-то вдали раздавалось нестройное ржание пасущихся на заливных лугах лошадей и визгливый собачий лай. «От кобель сучке песню поет-заливается! Пристрелил бы брехливого, да ствола нет!» - раздраженно подумал атаман и даже сплюнул с досады. К нему подошли двое бравых парней-налетчиков, уже навеселе. Оба тянули то ли «Ой, мороз-мороз!», то ли «Любо, братцы, любо!» Разбойники предложили Гордею выпить за его атаманское здоровье, щедро плеснули водки в стакан и протянули ему. Молодой человек залпом выпил «себе на здоровье». Парни, покачиваясь, побрели каждый в свою палатку, а Гордей смотрел им в след и думал: «К женам идут... А те их ждут, беспокоятся... А она меня не ждет... Она не ждет, а та, другая, ждет... ждет и любит... А я? ... И я...» Атаман с минуту постоял на месте и глубоко дышал полной грудью, стараясь не захмелеть, а потом тряхнул головой, отгоняя мысли о Фериде, и побрел в Малиновку. Он шел на самый край станицы, к той единственной, что могла понять его и утешить, к Акулине.

Казачка не спала. Она, казалось, совсем не удивилась приходу Гордея. Девушка впустила в дом молодого человека и исподтишка внимательно осмотрела его. Рубаха распахнута, волосы взлохмачены, глаза затравленного зверя, понурая голова, за версту разит водкой... С первого взгляда было ясно, что что-то случилось. Усадив атамана за стол и пристроившись рядом с ним на лавке, казачка начала расспрашивать его:

– Ты так поздно пришел... И вид у тебя совсем измученный. Ну, скажи мне, что такое?

– Знаешь, Акулина...
– сдавленно проговорил Гордей.
– Я раньше думал, что любовь сильнее всего на свете, что ради нее идут на жертвы. Неужели я ошибался?

– Не, конечно. Любовь над всем властна. Вспомни хотя бы нас с тобой. Мы плюнули на людскую молву и жили так, как хотели.

– Это была твоя жертва. Скажи, разве ты не боялась позора, не заботилась о своей девичьей чести?

– Я?
– изумленно переспросила Акулина.
– Заботилась ли о своей чести? Хм! По-мне, так ничего предосудительного в нашей любви не было. Пусть будет стыдно тем, кто по темным углам зажимается с парнями, а на людях корчит из себя святых праведниц! Что же до позора... Ха, не хватало мне еще бояться этих старых куриц, кудахчущих днями на пролет и перемывающих косточки всем и каждому! Гордей, ведь это все так неважно! Любовь - вот что важно.

– Я тоже так думаю, - все таким же убитым голосом отвечал атаман.
– А Ферида... Ты любила меня всей душой и готова была все отдать ради нашей любви. Ферида же не может отказаться ни от чего: ни от ислама, ни от своей чести.

– Гордей, ты нас не сравнивай. Я не боялась людской молвы, потому что мне было все равно. А Ферида тверда в своих убеждениях и бережет то, что ей на самом деле дорого. Это достойно уважения.

– Как бы то ни было, - со вздохом сказал Гордей, - она предпочла отказаться от нашей любви. Завтра я отвезу ее в Черкессию.