Тетя Адалия любезно пригласила Терезу отобедать с нами. Но Тереза поставила блюдо поркетта на стол со словами:

– Не желаю участвовать в балагане жалких сплетен. Вы снова судите бедного мальчика, а ведь он наполовину сирота!

– Его никто не судит, Тереза! – деликатным тоном поправила тётя Адалия. – Поступки этого англичанина давно перешли все границы. Вспомни, в том году он испортил половину нашего урожая, когда его беспардонный конь пустился по виноградникам.

– Ничего удивительного, каков хозяин – таков конь! – добавила Агостина, порождая волну смеха, которым заразилась тётя Адалия, а Тереза, обиженно всплеснув руками, ретировалась на кухню. Когда смех перестал сотрясать столовую, и несколько минут все молча разделывались с поркеттой, с улицы вернулись дядя и Антонио, вдохновляя женщин снова говорить о богатом урожае винограда и благодати южной погоды.

После такой непонятной дискуссии во мне взыграло свирепое любопытство, поскольку познание неизведанного часто подчиняет людей себе, превращая их в беспомощные существа перед потоком информации. Вот и я стала беспомощной перед интересом к семейству Кемелли, живущему по соседству, и в продолжении дня искала малейшую возможность, чтобы расспросить Терезу о синьоре Кемелли и его дьявольском спутнике. Когда мне все-таки удалось выгадать недолгое время наедине в просторах столовой комнаты, Терезу обуяло исступление.

– Мой бедный мальчик, – причитала она, – судьба с ним так жестока! Ох, чувствуя я, погубят они коня!

Тереза перескакивала с одной мысли не другую, продолжая натирать намытую посуду.

– Я так понимаю, Уильям Кемелли родом из Англии. Тогда зачем ему понадобилось обзаводиться плантацией в Италии?

В мягкий голос Терезы проникла горечь.

– Синьор Уильям был женат на Бьянке. Её покойный отец – дон Диего оставил ей плантацию в наследство. Когда бедняжка умерла, Уильям забросил усадьбу. Знала бы ты, какой чудесной, кристально чистой души была Бьянка! – Тереза замялась, устремив задумчивые глаза на тарелку, а затем поглядела в окно и сказала. – Ох, и погубят они коня!

Было довольно трудно уследить за ходом бегающих мыслей Терезы, потому я старалась упорядочить вопросы.

– От чего умерла Бьянка?

– Заражение крови, кажется. Синьор Уильям тяжело перенес трагедию. Он забрал бедного мальчика в Англию сразу после похорон. Я видела, как синьор переживает, и предложила оставить Джеймса здесь под моим надзором. Но он пророчил сыну великолепное будущее и отдал его учиться в Лондоне. Они приезжают редко, в основном на праздник винограда.

Я молча вникала, а Терезу охватила охота говорить.

– В прошлом году Джеймс купил лошадь. Помню, как говорила ему: «Зачем такая нужна? Глазища чёрные, точно бездна, да ещё уродлива на один глаз, а сама как смерть – жуткая!» Но Джеймс полюбил её, – после недолгой заминки Тереза добавила, – да, точно, полюбил…

Её неуверенность сконфузила меня, и могло показаться, что в сказанном Тереза убеждает себя, нежели меня.

– Так почему Джеймса считают дьяволом? – спросила я, дотирая последнюю тарелку.

Тереза махнула рукой.

– Чепуха! Они слишком несправедливы к нему, возомнив, что он родом из преисподней. Ах, мой бедный мальчик, как же ему нелегко!

После того разговора стало понятно, что Тереза вдохновилась Джеймсом Кемелли, как мир искусства вдохновился Сандро Боттичелли и его несравненной Венерой, и я прониклась к Джеймсу, ещё не видя его. Казалось бы, тайна исчерпала себя, но не тут-то было…

В южных районах существует традиция, именуемая Passeggiata, когда после совместного обеда домочадцы совершают прогулки. Исполняя безукоризненно то, что годами закладывалось дружным народом, участники трапезы вышли на прогулку и поделились согласно интересам: впереди следовали мужчины, затем тётя и синьора Агостина, а позади – я и две сестры Медичи.

Каприс болтала без умолку, рассказывая о проведенной поре в Германии и своих замужних сверстницах. Ей поскорее хотелось обзавестись домом и супругом, чтобы выглядеть солидной и уважаемой синьорой. Она восторгалась жизнью в браке и находу придумала имена пятерым нерождённым детям. Руками она изображала не вполне уместные жесты, при этом зычно смеялась и запрокидывала голову. Не взирая на развязную веселость, её взгляд оставался пристальным, едким и заставлял чувствовать себя неуютно. По всей видимости Каприс старалась соответствовать примете, утверждающей, что человек, открыто глядящий на собеседника, не хранит за душой камень потаенного греха.

Застенчивая Летиция не обронила ни слова, что выглядело не под стать говорливым девицам той местности. Она напоминала натурщицу с картины «Дама с единорогом1». На её овальном лице довольно выгодно смотрелись чёрные широко поставленные глаза. Высокий лоб и узкий аккуратный рот выдавали прямое отношение древнего рода Медичи к буржуазной общине. Длинные, слегка вьющиеся волосы переливались золотом, а руки истончали бесподобную нежность кожи. Летиция приходилась Каприс сводной сестрой (вдовец Адриано Медичи женился на Агостине, уже имея дочь Летицию), вероятно, поэтому разница между ними была весьма ощутима.