Мы обождали ещё пятнадцать минут.

– До чего же невоспитанный, – сердито отозвалась тётя Адалия, – точно вырос в диких джунглях! В конце концов всему есть предел! Время ужина было оговорено, может он и вовсе не придёт… Давайте уже приступим к трапезе. Да благословит Господь пищу нашу насущную!

Она прочла короткую молитву, которую в обязательном порядке читала перед вкушением пищи. Во время прочтения вся семья склонила головы, соединив ладони вместе, и с прилежанием слушала горячность искренних речей тети. Когда настало время перекреститься, завершая священный ритуал, в дверь позвонили, и Тереза ринулась открывать.

Молодой гость, стоящий на пороге, выглядел не старше тридцати лет и бросался в глаза одеянием неместного стиля и пошива: тёмный сюртук, светлые брюки и шёлковый жилет облагораживали подтянутый силуэт. Войдя, он небрежно снял шляпу с короткими полями и, передав её Терезе, любезно поздоровался. Гвидиче разом встали; дядя Джузеппе и Антонио подали ему руку, а тётушка Адалия изящно поцеловала гостя в обе щеки.

– Caro3, как я рада! Вознесём хвалу небесам за такого замечательного гостя!

С интересом глядела я на обряд радушного приветствия, и сперва он показался необычайно милым. Враждебность тёти по отношению гостя улетучилась. Она держалась обходительно, не давая повода заподозрить, какое презрение терзает её душу при одном упоминании о нём.

Гость снисходительно улыбнулся. Тётушка пригласила его занять свободное место справа от нее, и мы приступили к ужину в напряжённой атмосфере. Горячие блюда сменились холодными закусками, и тогда завязалась, на первый взгляд, любезная беседа.

– Благодарю, – без экспансивности сказал гость, – ужин был отменным.

Он улыбнулся, и трудно подобрать слова, могущие донести читателю меткие представления, что представляла из себя та улыбка. Казалось, она состояла из превосходства и назидания, но в то же время улыбка считалась бы милой, не присутствуй в серо – голубых глазах унижающий достоинство зловещий блеск, и что самое неприятное, при взгляде на неё чувствуешь себя абсолютным глупцом. Однако, тетушка не смутилась его улыбкой, всем своим видом показывая, что скудный комплимент гостя пришелся ей по душе. Она расцвела, обнажая в бледных глазах искру девичьего задора.

– Caro, ты же знаешь, я не люблю хвалу! – тётушка Адалия провела рукой по серым волосам. – Святая обязанность женщины уметь порадовать мужчину вкусным яством.

Я поняла, что её ответ был отнюдь небескорыстным, и непонятно откуда возникшая скромность указывала на то, что тетя не восполнила утробы тщеславия и нарывалась на очередную похвалу. Но гость оказался скуп на доброе слово.

– Так женщины созданы, чтоб удовлетворять желания мужчин? – высокомерно произнёс он. – Звучит примитивно.

Тётя Адалия заметно смутилась.

– Разумеется нет!

– Но вы утверждаете обратное. И на том настаивает библия, ведая о сотворении сперва Адама и только потом Евы.

Вмешался дядя Джузеппе.

– Сынок, подобные разговоры портят ужин…

– Я его не начинал, – спокойно продолжал гость, не убирая усмешку с лица, – я всего навсего сказал, что ужин был отменным без намёка на вытекающие.

Все как-то приметно оживились, в особенности Антонио поменялся в лице. Благородный нос через широкие ноздри шумно выдыхал воздух. Черные глаза блестели, создавая своим щедрым блеском конкуренцию густой копне вьющихся до плеч волос. Доротея медленно пережёвывала мясо, смотря то на гостя, то на тётю, и выглядела шаблоном необычайной женственности – ей хотелось подражать. Хотя она имела довольно приличные округленные формы, правильно подчеркнутые шелковым смарагдовым платьем – то нисколько не портило её очарования. Красивое загорелое лицо Доротеи легко бы вписалось в эпоху Возрождения: над светло-изумрудными распахнутыми глазами парили изящные тёмные брови, и взгляд у неё был всегда томный, очень притягательный. Закрученные каштановые пряди ниспадали на открытые плечи, истончающие пленительное обаяние. Но Доротея располагала к себе не только красотой, в её характере давно утвердились покладистость и манеры, достойные светского общества, что на мой взгляд и завоевало сердце Антонио, хотя сам итальянец по натуре своей прослыл неуступчивым и крайне вспыльчивым человеком.

Его разозлила прямолинейность дерзкого гостя. Обращаясь к нему, Антонио взял голосом высокую тональность.

– В Италии права женщин близко приравнены к правам мужчин. А ваши слова – дискриминация!

Каждое выдвинутое слово он гневно цедил сквозь стиснутые зубы и всё сильнее сжимал в руке вилку. Было удивительно наблюдать, как в присутствии матери Антонио впервые встрял в разговор. Такое поведение расценивалось, как непристойное, но он уже не думал о том.

Усмехнувшись, гость воззрел на Антонио с отвращенным презрением.

– Полагаю, именно в условиях полного равенства ваша жена целый вечер молчит… – сухо ответил он. – А что касается ранее затронутой темы, то я говорю не конкретно о правах, скорее о смысле человеческой жизни.

Тётушка Адалия стала темнее тучи. Назревающие распри портили святость ужина, но горячность итальянского народа была ни с чем несравнима! Причём удивляла не только чрезмерная эмоциональность, но и построение самой беседы. С ранних детских лет меня воспитывал дядя Джузеппе на юге Исландии, что способствовало формированию иного взгляда на ведение диалога. Однако, нельзя не восхищаться столь рьяной демонстрацией чувств! В тот момент они виделись воинами на последней битве, где повышенные тона и крик использовались как верный способ устрашить соперника и заставить его обратиться в бегство.