«Что ты вытворил, Авель?.. Год указал, месяц и возможное место гибели указал. Господи, дай сил не пропасть в тех каменистых местах! И хоть есть приписка старца о том, что исправлять будущее в особых случаях можно, – нет сил понять: нужно ли такое исправление?.. А тут ещё крик вороний».

– Т-тр-р-ц!.. Тр-рёц-ц! – потихоньку передразнил император ворону и, враз ободрившись, кратко пересказал прочитанное Александре Фёдоровне.

От смятения чувств императрица сказала первое пришедшее в голову.

– Опять етта ворона! Недаром ты их не любишь…

В поднывающих интонациях императрицы ему едва ли не впервые почудилась ложь: искренняя, простительная, но ни к чему полезному не ведущая. Ещё почудилось: за портьерой, наглухо прикрывшей одно из дальних окон, кто-то есть. Словно бы прогуливаясь, откинул портьеру.

Пусто!

Императрица пришла в себя, собралась с мыслями. Малодушие Ники всегда её поражало: как можно доверять людям, ничего не смыслящим в истории! Их царствование будет славным. Дал бы только Бог здоровья, дал бы наследника. А предсказания…

Вдруг вдалеке снова послышался хриплый посвист. Теперь император его тоже услышал. Не говоря ни слова, Александра Фёдоровна двинулась к выходу. Небо за окнами вдруг разломилось надвое, вместо снега хлынул тяжёлый мёртвый дождь, быстро превратившийся в первый весенний ливень: холодный и неприятный.

Лакей, отворивший дверь выходящей Александре Фёдоровне, створки не закрывал, ждал императора. Тот подхватил с резного столика пакет, двинулся вслед за супругой, но вдруг приостановился и, удивляя самого себя, произнёс: «Мёртвая вода… Эта вода тоже мертва! И пустил змий из пасти своей вслед жены воду, как реку…»

– Ты что-то сказал, Ники? – Александра Фёдоровна, устыдясь поспешного своего ухода, вернулась и, как маленького, бережно погладила супруга по плечу…

Теперь в Тобольске, у приоткрытых дверных створок, он почувствовал всю едкость и помрачающую грусть воспоминаний. Они враз забили нос портьерной пылью, схожей с той, что раздражала прадеда Павла, прятавшегося от убийц за шторой в Михайловском замке. Павла Петровича здесь в Тобольске, однако, не было. Зато услышался смех поварёнка Лёньки Седнёва, а потом бухнул бас пожилого стрелка, подоспевшего на помощь молодому: «Где мандат? Документ, говорю, покежь, старый хрен! Счас узнаем, какой-растакой ты монах!»

Издырявленный чахоткой голос откликнулся неохотно:

– Авель зовусь я.

– А по фамилии как?

– По прозвищу, што ль?

– Пусть по прозвищу.

– Авель Васильев. А в книгах ещё пишут – Авель Вещий.

– Так и доложим, Петро: нетрудовой элемент по фамилии Вещий приходил.

– А в одной книге – так и вовсе буковку в прозвище сменили.

– Какую ещё, чёрт задери, буковку?

– Важную. Совсем недавно в омском ЧК записали: Авель Вечный. Случайно у чекашных вышло – а верно! Ну а совсем верно называть меня: Авель Русский, Авель Вечный.

– Мы эти, чёрт задери… Забыл… Слышь, Петро, как командир нас кличет?

– Ентырнацыалисты.

– Во-во, они самые.

– Да ты просто пусти меня! Я мигом: туда-обратно. И вреда от мово рецепта, окромя пользы, никакого. Насчёт лечения цесаревича подскажу. Пусти, а то счастья тебе не будет!

«Авель Вечный? Это как же? Новый Агасфер? Новым Вечным Жидом теперь монах Авель стал? Тогда что ж получается? В марте 901-го не призрак, живой человек встретился?»

Тут прямо у ворот губернаторского дома заперхал неисправный мотор. Что мотор авто неисправен, он понял сразу и от неумелости большевистских механиков – впрочем, без всякой злобы – скривился.

Голоса на первом вмиг стихли. Зато на улице кто-то крикнул заполошно:

– Стой, курва! Стрелять буду!

«Господи, опять расстрельщики эти. Надо бы предупредить монаха».

– Карау-у-ул, грабют! – истошно завыла у забора какая-то баба.

Урчание автомобиля близ губернаторских ворот пресеклось, стукнула наружная дверь: скорей всего, стрелки внутренней охраны вышли переговорить с охраной внешней. Несколько минут было тихо. Он собрался было снова прилечь, но тут ещё раз грюкнула входная дверь, и завопил младший стрелок охраны:

– Ты глянь токо! Куда монах посчез? Неуж к царю двинул, а Пров Петрович?

– А вот мы щас проверим.

Тяжко взбежав по лестнице, Пров стукнул в дверь кабинета, не дождавшись ответа, вошёл.

– Был здесь хто? – спросил одышливо, сипло.

– Я один, как видите.

Охранник заглянул в углы, отдёрнул шторы, открыл окно. На улице разбирался ветер. Окно само собой захлопнулось, стрелок, уходя, обронил с насмешкой: «Простите великодушно».

– …в подпол он сиганул! А там, как бы не ход поземельный, – снова послышалось внизу, – и поварёнок, видать, с им. Вон она, крышка напольная!