Снова стремительно возникший образ в голове. Омаумма — средней величины птички, напоминающие многоцветием африканских щурков, а способностью подхватывать и повторять случайно услышанные слова и звуки — врановых или попугаев.

— Немного времени, брат, — кивнул ему Рисве, прижимаясь лицом к изгибу моей шеи, вместо того чтобы подняться и поспешить по делам. — Софи, скажи, как бы я узнал в тебе свою анаад, если бы искал повторения тому, что знал и чувствовал прежде?

Ответа у меня не было, ну хотя бы потому, что сам факт этого узнавания был для меня пока полнейшей загадкой.

— Ты все равно что Кугейр, Софи. Можешь быть ласковой или обжигать, даровать силу для жизни или иссушить, но какой бы ни была, ты единственный источник света и радости для меня. Сиох — Кугейр для Аговы и только для него. Случайное знание о том, каково ее тепло для него, никогда не согревало меня, — он захватил мои ладони и прижал к своей обнаженной горячей груди, позволяя ощутить ровные гулкие удары сердца, — а одно лишь понимание, что ты и правда есть и, наконец, просто существуешь рядом, заставляет меня гореть и желать кричать во все горло. Обещай мне думать об этом, пока меня не будет, Софи, а не о тех невесть откуда берущихся в твоей голове чуднЫх сомнениях.

Ощутив себя скорее каким-то средоточием бесконечных проблем, нежели источником чьего-то тепла, я, однако, кивнула, и Рисве прижался своими губами к моим, мягко потираясь и поглаживая спину. Но стоило мне чуть приоткрыться в поисках большего, как он содрогнулся и вскочил, поднимая и меня. Ах, ну да — встреча гостий и все такое.

— Пожалуй, я буду умолять этих женщин бежать всю дорогу, — покачал он головой и опять расплылся в своей убийственной улыбке, чье великолепие теперь без жуткой бородищи было неоспоримым и буквально пронзало мое сердце, заставляя глупо и неконтролируемо лыбиться в ответ. У меня уже болели щеки.

— Нельзя быть невежливым. Тогда гостьи прибудут к празднику усталыми. — Вот уж что меня сейчас нисколечки эгоистично не волновало. К тому же на бегу никаких шансов, что кто-то сможет одарить моего мужчину какими-нибудь знаками внимания. Конечно, он теперь побрит, расчесан и, считай, застолблен, но мало ли…

— Они могут отдохнуть по прибытии, а вот я совсем не могу быть вдали от тебя больше необходимого, — своим упрямством Рисве совсем немного сейчас напоминал нетерпеливого мальчишку.

Мы возвращались прежней тропой, и ткань одежды сохла на нас, на удивление, быстро. На полпути встретили смиренно ждущего Агову, который наградил меня задумчивым взглядом. Я попросила отвести меня к Вали, все же еще надеясь успеть сегодня сделать хоть что-то общественно полезное. Когда впереди показалась большая поляна с навесом и длинными столами, где несуетливо передвигалось много женщин и мужчин, Рисве, нисколько не стесняясь их взглядов, обнял меня, поднимая над землей, и так бы и стоял, наверное, если бы Агова не заворчал на него. Я смотрела, как они уходят, оба такие огромные, широкоплечие, теперь так сильно похожие, и внутри будто что-то натянулось, следуя за Рисве. Он же, испытывая мою стойкость, то и дело оглядывался через плечо и добивал меня своими бесконечно счастливыми улыбками. Внезапно он раскинул руки, закричал оглушительно, подпрыгнул, как пацан, и сорвался на бег, исчезая за деревьями. Агова немного озадаченно пожал плечами, но потом будто заразившись от брата, звонко свистнул и помчался следом.

— Софи? — Вали осторожно коснулась моего плеча, вынуждая отвлечься от бездумного рассматривания белесых стволов, среди которых скрылись мужчины.

Женщина осмотрела меня внимательно, явно отмечая такие детали, как не досохшее платье, влажные кончики волос и распухшие от неистовых поцелуев губы, что и сейчас еще пульсировали немного, помня о нежной дикости Рисве. Наверное, мне логично было смутиться, но взгляд Вали был хоть и пристальным, но таким доброжелательным и наполненным какой-то хорошей надежды, что ли, что неловкость так и не появилась.

— Мальчик выглядел счастливым, а в твоих глазах меньше тревоги и боли, — чуть склонив голову набок, сказала она. — Я начинаю верить, что любые испытания обойдут нас.

— Вот, кстати, об испытаниях, — опомнилась я. — Я пытаюсь все поговорить об этом, и понимаю, что, может, выгляжу навязчивой и неуместной тогда, когда все вокруг готовятся к празднику, но все же готова настаивать.

— Я вижу, что для тебя это важно, Софи, и совсем не считаю твое беспокойство лишним сейчас. Когда кто-то переживает о благополучии других настолько, что готов переступить через основу своей натуры, обречь себя на заведомо неизбежное наказание и не пожалеть после об этом, проходя через страдания, ни у кого нет права сказать, что его тревога неуместна или несвоевременна.

— Я… — Мое горло конвульсивно сжалось, и я положила руку на грудь, пытаясь осознать, насколько отчетливо и в каких подробностях Вали смогла увидеть позорные моменты моей жизни. Женщина порывисто накрыла мою ладонь своей, снова даря одним этим прикосновением ощущение облегчения, что накрыло меня после обряда.

— Нет ничего такого, Софи, из-за чего в твоих глазах должно появляться это выражение стыда и загнанности. Тебе не в чем себя винить и нечего бояться, я в этом уверена. Но если это недостаточно для того, чтобы унять твой страх, то мы можем говорить о нем сколько потребуется тебе для окончательного его изгнания.