— Рисве-е-е, — умоляюще простонала, понимая, что разрядка наступит вот-вот, остановить ее не в моих силах, а я даже понятия не имею, будут ли у этого свидетели. А главное, мне наплевать, даже если потом со стыда сгорю. В этот конкретный момент для меня не существовало никого и ничего, и ни одна моя эмоция или проблеск мысли не принадлежали чему-то вне пределов нашего контакта. Все, что имело значение… нет, в принципе существовало — два наших тела, прижатых ближе некуда, жесткое трение и сотрясение, которые ни за что не должны прекратиться. Или я просто умру-умру-умру.

Внезапно Рисве чуть наклонился вперед, доводя меня изменением угла давления до предела, свет померк, горячую кожу лизнула прохлада. Окружающее пространство сместилось, спина оказалась на чем-то ворсистом с твердым основанием, и сверху навалилась благословенная горячая, дышащая тяжесть. "Да-да-да, наконец-то", — едва не взвыла я, выгибаясь навстречу.

— Уже все, Софи, — хрипло пробормотал Рисве, отпуская все натянувшиеся во мне до звона струны одновременно.

И взрывные волны жара и облегчения покатились по моему телу, сопровождаемые одобрительным и восхищенным бормотанием моего мужчины.

— Вот это да, — только и могла я ошеломленно прошептать, когда хоть немного попустило и разум стал медленно просачиваться на прежнее место. — Это же просто что-то безумное.

Случалось мне в жизни испытывать спонтанное возбуждение, но чтобы вот так… до полной потери ориентации, абсолютного отключения от всего… И от чего? От одного краткого поцелуя и провокационного способа транспортировки? У меня есть вообще шанс пережить реальный секс с Рисве, если он заставил меня уже дважды испытать сжигающий мозг оргазм, а мы еще и голыми-то не были? А остаться в своем уме?

Я огляделась еще мутным, расфокусированным взглядом, понимая, что, во-первых, мы оказались в каком-то гроте или пещере в полном одиночестве, а во-вторых, я тут была единственной, кто достиг финала. Рисве лежал на мне, все такой же твердый и горячо пульсирующий внизу и подрагивающий всем телом, удерживая себя частично на локтях, чтобы не раздавить меня, растекшуюся от пережитого удовольствия. Он по-прежнему тяжело дышал, пылал, как в лихорадке, а глаза его ярко блестели, пожирая мое лицо.

— Софи… Софи… — сглатывая и перемежая вдохами каждое слово, прохрипел он, — скажи… как… далеко… я… могу… зайти?

Как далеко? Понятия не имею. Разве все границы и понятия "далеко", "близко", "глубоко" или "на поверхности" не сгорели только что дотла между нами?

— Перевернись, — осипшим голосом попросила я, упираясь ладонями ему в грудь, отчего Рисве застонал, запрокидывая голову, будто изнемогал, — перевернись, и мы узнаем вместе, насколько далеко.

Усилий мне не понадобилось. Несмотря на то, что выглядел Рисве практически отчаянно потерянным в своем возбуждении, стоило мне лишь только чуть надавить ладонями на его грудь, как он тут же покорно перевернулся, падая на спину, правда, с тяжелым стоном, в котором сквозили нотки обреченности, и поднял могучую руку, вытянув ее над головой так, чтобы уткнуться лбом в собственный бицепс и прикрыть глаза. Все еще ощущая тягучую истому в каждой клетке, я поднялась, успев отметить, что весь пол нашего убежища покрыт чем-то пушистым, серым, приятным и мягким на ощупь, и переключила внимание на своего мужчину, ведь он в нем уже очень-очень нуждался. Его и без того необхватная грудь блестела испариной и расширялась еще больше из-за рваных, торопливых вдохов. Над верхней губой крупные капли пота, извилистые дорожки той же влаги на скулах, висках и шее. Вторая рука вытянута вдоль тела, кисти обеих сжимались в громадные кулачищи, и тут же разжимались, посылая волну напряжения по мускулам от предплечий до верхней части пресса. Бесстыдно скользнув глазами дальше, увидела сквозь неплотный материал четкие очертания его эрекции, а пятно обильной влаги у вершины, сделало ткань почти прозрачной, запуская в моем разуме сотни весьма порочных сценариев, через какие я хотела провести Рисве. Хотя чего уж тут бесстыдного и порочного, на свое ведь смотрю, не на чужое зарюсь, свое хочу, на другое не претендую. А смотреть ведь тут можно почти бесконечно, особенно когда по всему громадному жаждущему телу моего мужчины прокатывалась волна дрожи от макушки до центра тела, порождая серию резких рывков прижатой одеждой к его бедру плоти, и на них все мое сокровенное отзывалось голодными спазмами, и до самых босых стоп, заставляя в эти моменты вздуваться абсолютно каждую мышцу Рисве и выдавливая из него негромкий, но какой-то глубинный, рокочущий, пробирающий меня до печенок стон. Он был так похож в эти мгновения на потрясающего самца самой что ни на есть хищной породы, что почти совсем потерялся в своем вожделении, и только гигантская, нерушимая воля удерживала его на месте, отдавая все происходящее в мою власть. Мужчину на грани умопомрачения от плотского желания — вот кого видели мои глаза, мужчину, охваченного таким внутренним напряжением, что на секунду почудилось: коснусь его, и он сдетонирует. Рисве боролся сейчас за хотя бы каплю успокоения, я это читала с легкостью по выражению его будто одномоментно осунувшегося, частично скрытого от меня лица и яростно-откровенному языку изнемогающего тела, боролся что есть сил, но проигрывал, добиваясь от себя лишь единственного — хранить неподвижность. Предел, высшая степень, за которой может быть только бесконтрольное падение в наслаждение. Еще раз взглянув на очертания его размеров под штанами и оценив, какой мощью налито это распростертое тело передо мной, я пришла к выводу, что бесконтрольность нам совсем не подойдет. Не в первый раз уж точно. И-и-и, ладно, для окончательной честности, я сама нуждалась в полном контроле. Интуиция четко и громко вещала мне, что Рисве скорее загнется от неудовлетворенности, чем навредит мне или к чему-то принудит, но упертый разум желал верховодить, угрожая выключить мое возбуждение начисто в самый неподходящий момент.

Очередная волна дрожи пробежала рябью по живому сокровищу, над которым я чахла, словно Кощей, напоминая о необходимости сделать хоть что-то — ну не садистка же я, в конце концов. Потом еще досыта налюбуюсь, если такой роскошью вообще можно насытиться. Приподнявшись, я сдернула с себя через голову платье, оставаясь обнаженной, и тихо попросила:

— Рисве, посмотри на меня.

Он гулко сглотнул, вынудив мой взгляд прилипнуть к дерганому движению его кадыка. Ох, впору мне уже самой себе ставить фатальный диагноз: нет ни единой части в этом мужчине, что не производила бы на меня неизгладимого впечатления и не приковывала бы мое внимание. Заключение: безнадежна. Рисве вынырнул из-под своего бицепса, но едва его глаза оказались на мне, его голова тут же запрокинулась, а спина прогнулась.

— Софи-и-и-и-и, — протянул он почти мученически, но снова покорно уставился на меня.

Я потянулась к шнурку на его штанах, и его темные, лихорадочно сверкающие глаза следили за мной с неверием и дикой надеждой.

— Ну-ка, помоги мне немного, большой мальчик, — попросила я, стараясь звучать деловито. Особого успеха в этом не достигла, потому что голос хрипел и выплясывал джигу.

Рисве послушно приподнял бедра и… О-о-о, ну здравствуй, сюрприз премиум-класса. Давай знакомиться, ты теперь весь мой.