Мой мужчина быстро расстается со своей невинной неуверенностью, и меня это на самом деле очень возбуждает.

— Хм… я не против, но, может, начнешь с моих губ? — рассмеялась я сквозь собственное сбивчивое дыхание.

Естественно, Рисве сразу покраснел и заерзал, нахмурившись, словно досадуя на себя за ошибку.

— Софи, я… — сто процентов, собрался извиниться, но я пресекла его попытку, наклонившись и прижавшись к его рту своим, запирая его ладони в ловушке между нами. Без всякого промедления он ответил мне, переводя наш поцелуй из разряда простых поверхностных нежных прикосновений в страстное взаимное столкновение и проникновение. Его язык, чуть поддразнив, вторгся в мой рот, губы захватывали так жадно и плотно, точно он пил из меня, самозабвенно постанывая от щедрости и сладости вкуса, так же, как совсем недавно я из него. Руки его вконец осмелели, сжимая плененные им податливые части моего тела так уверенно, что я уже не смогла удержаться и застонала в голос. Рисве стал окончательно твердым за одну секунду и выгнулся подо мной, лишая мои колени опоры и таким образом еще усиливая давление в самом нужном месте. Меня от такого жаркого контакта прямо залихорадило до полуневменяемости. Сорвавшись, я вцепилась в мощные плечи своего мужчины и пустилась бесстыдно тереться истекающей влагой промежностью, покручивая бедрами, провоцируя его бесконтрольно вскрикивать в мой рот и взбрыкивать снова и снова, доводя наши общие ощущения до немыслимой остроты. Ох, похоже, и в этот раз у нас не выйдет медленно и тщательно. И не сказала бы, что я расстроена. Мы сделаем все в неторопливом темпе… когда-нибудь потом. Полчаса или миллион лет спустя. Резко отстранившись, я приподнялась, обхватила его совершенно мокрый от нашей совместной жидкости ствол и направила в себя. Рисве судорожно вдохнул, как от разряда дефибриллятора, и замер, будто окаменев. Его широко распахнутые глаза застыли на месте нашего соединения, на висках, лбу, шее вспухли и запульсировали вены, руки бессильно упали вдоль тела, а пресс напрягся так, что превратился в сплошной рельеф из плоских холмов и пересекающих их глубоких оврагов. Я и сама себя вдруг почему-то ощутила дебютанткой секса, словно и не было у меня ничего и ни с кем прежде, ни плохого, ни хорошего — вообще никакого. На мгновение мелькнула даже не мысль и опасение, а некий смутный отзвук возможного страха, что меня может вдруг накрыть рикошетом перенесенного насилия. Но нет, ничего такого не случилось, и тормозить дальше, дожидаясь чего бы то ни было, я не собиралась. Чуть-чуть вниз, первое вторжение, давление, кажется, почти предельное, выдох-всхлип от потрясения, необходимость получить больше Рисве в себе и только для себя… Еще ниже, больше давления и наполненности для меня, подбородок к груди, глаза зажмурены, под веками серия радужных всполохов, глухой звук от удара тяжелых кулаков Рисве об пол, протяжный стон наш общий… И еще, еще-е-е, теперь уже безостановочное скольжение до конца, пытка предельного проникновения, из меня рвется крик от шокирующего чувства, что это почти чересчур, что нет внутри меня ни единого местечка, которое было бы не наполнено и переполнено… Нет-нет-нет, ни за что не смогу двигаться, не в этой жизни, да, похоже, этого и не нужно, я финиширую от одного этого давления на все нервные окончания в глубине моего тела и от мощной пульсации в члене Рисве. Сейчас он всего лишь глубоко вздохнет, и все — я приплыла.

— Это… это ни на что не похоже… — задыхаясь, прохрипел мой энгсин, умудряясь хранить неподвижность там, внизу. Бесконечно щедро, опять же, позволяя мне руководить процессом так и с той скоростью, какая комфортна мне. — Я не могу… не могу… сказать… нет слов… Ничего не было лучше…

Его язык заплетался, как у абсолютно пьяного, веки теперь отяжелели, почти скрыв потерявшие фокус глаза, вся кожа снова засверкала испариной, приобретая оттенок жидкого червонного золота, да и я сама ощущала себя абсолютно одурманенной и разгоряченной, как никогда в жизни. И да, какие-то секунды или вечность спустя неподвижности стало недостаточно, и я начала свое скольжение вверх, к пусть временному, но такому тотальному опустошению. Неимоверно медленно, давая обоим пережить все мельчайшие нюансы удовольствия. Голова Рисве упала, будто была слишком тяжела для него, но тут же поднялась, как только я начала обратный путь, стремительно опускаясь. Он вскинул руки, его пальцы конвульсивно скрючились, пока он явно боролся с желанием схватить меня за бедра и ускорить, усилить, насадить. И именно это проявление его воли и заботы в таком, практически невменяемом состоянии, неожиданно что-то окончательно отпустило, освободило во мне, и я была больше не в состоянии осторожничать. Я дико жаждала взять моего мужчину… не просто впустить в себя, а отдаться целиком, забирая при этом и его всего без остатка. Захотела открыть дорогу тому взрыву, что уже сформировался во мне еще с момента нашего первого поцелуя, а может, и раньше, но я его душила, боясь, что он уничтожит меня прежнюю. Сейчас я больше ничего не боялась.

— Поцелуй меня, — чуть ли не прорычала, как одержимое животное сквозь рваные выдохи, и, стиснув широкие запястья, потянула руки Рисве, накрывая ими мои ягодицы. — Двигайся со мной. Нам все можно.

Мои бессвязные слова сработали как гигантский фейерверк, сигнализирующий о безнадежном крушении любых остаточных наших попыток сдерживаться. Рисве подхватывал каждое мое движение встречными толчками настолько идеально и гармонично, будто только для этого и был рожден. Я уже не отдавала себе отчет, кричу ли или шепчу, позвоночник круто изогнуло в предоргазмической судороге, и все-е-е. Я превратилась в нечто безвольно-невесомое, что сорвалось с чувственного обрыва вниз-вниз-вниз, чтобы воспарить в итоге, ликуя, как последняя идиотка.

Рисве сначала согнулся точно в свирепой муке, содрогнулся всем огромным телом и взревел, словно мифический ошалевший монстр, переживая собственный экстаз. Его реакция прокатилась дополнительной волной кайфа, и я просто плыла на своих ощущениях, впитывая все, даже малейшие сокращения и рывки его внутри меня и великолепные волны дрожи мускулов снаружи. Мы замерли: я бессильно обвисшая на бурно дышащем Рисве, грудь к груди, все жидкости тел общие, воздух один на двоих. Свершилось? Что теперь? Мы вместе? Навсегда-навсегда? Никакого обмана, притворства, предательств и разочарований во веки веков? Но разве это не фантастика чистой воды? Можно я об этом подумаю потом-потом… через сто лет.

Похоже, что я даже отключилась на какое-то время, потому что пришла в себя от того, что Рисве что-то бормотал в мои волосы, оглаживая бока от уровня груди до ягодиц едва ощутимыми прикосновениями. Отдельных слов я разобрать не могла, больше всего это напоминало какую-то певучую скороговорку.

— Что ты там шепчешь? — преодолевая ленивую истому во всем теле, я подняла голову и взглянула в лицо своему энгсину. Необычайно довольное и при этом сосредоточенное лицо, надо заметить.

— Я молюсь Духам о ребенке, Софи. — Рисве глубоко вздохнул, и меня подкинуло на его объемной груди, как на морской волне. Между телами повсюду опять возникло трение и скольжение, высекающее искры нового возбуждения, несмотря на совсем недавнее чувственное опустошение после большого взрыва. Нам нужна вода и как можно скорее.

— Тебе не кажется, что заговаривать о детях — это как-то поспешно после первого же раза? — Я отвела глаза, скрываясь за неловкой улыбкой, и начала сползать с Глыбы. — Нам бы помыться.

На самом деле, мне вдруг опять потребовалась некая дистанция с ним… Как я должна рассказать ему, что в моем теле сидит микроскопическая капсула, что не даст мне забеременеть до тех пор, пока не будет извлечена, а достать ее реально только при помощи специальной аппаратуры, которой тут, само собой, нет? Но даже не это главное… Ребенок… дети в принципе… как это для меня вообще возможно здесь… В смысле, зачем? Ведь есть миллион причин, по которым заводить их — для нас с ним плохая идея, не говоря уже о том, что наши ДНК вообще имеют шанс оказаться несовместимыми, невзирая на внешнее сходство видов. Но помимо этого, вопрос с Тюссаном, колонией моих однопланетников и их патологической агрессией для меня остается по-прежнему открытым, чтобы там ни говорили. И кто сказал, что все у меня сложится с жизнью здесь и с Рисве, даже если я буду очень стараться? Ведь есть наши намерения, желания и усилия, а есть реалии жизни, об которые все это может в один момент разбиться и стать ничем, прахом. Вдруг однажды мне понадобится двинуться дальше, а наличие ребенка все осложнит и запутает и-и-и… Мне захотелось схватиться за голову из-за ощущения полного диссонанса, резко возникшего в сознании. Вот только что, считанные минуты назад, я была безмерно счастлива, наполнена исключительно радостью, чувством бесконечной близости с Рисве и задавалась вопросом, как это сохранить навсегда. А сейчас зажалась уже при одном упоминании о ребенке, а значит, и совместном будущем, сразу начав перебирать в голове все аргументы против и варианты, к каким нежелательным последствиям это приведет. Вот вам и еще одно кардинальное различие между мной и моим энгсином: для него единство наших жизненных дорог — простой, естественный факт, собственно, конец пути друг к другу, со всеми вытекающими в виде детей, общего дома, долгой счастливой жизни и общей тихой старости, прямо как в песне Вали, а вот для меня это лишь начало всего с абсолютно непредсказуемым маршрутом следования и конечным пунктом. Я могу мечтать о "навсегда", но, по сути, не в состоянии уложить это понятие в голове.

Рисве, окрыленный недавним удовлетворением, кажется, совсем не заметил моего очередного впадения в переживания и, так и не дав слезть с его тела полностью, подхватил и поднялся на ноги.

— Только что ты одарила меня наслаждением, о котором я прежде мечтал, но даже тогда не представлял, насколько это хорошо, — пояснил он, пока нес меня куда-то. — Если бы Духи дали нам сейчас ребенка, он стал бы моим вечным напоминанием о том моменте, с которого началось мое счастье.

— Поверь, таких моментов у нас будет еще очень много, — рассмеялась я, стараясь отправить в топку свои сомнения. Они сопротивлялись и лезли обратно.