Прищурившись, я чуть отклонилась в сторону, наблюдая за стремительно приближавшимся Арни и одновременно вопрошая взглядом, какого же черта. Он неуклюже махал рукой на ходу, всем своим видом выражая отрицание.

— Зачем ты портишь праздник, Тикро, — возмутилась та самая дама, с которой переглядывался док. — Разве вокруг мало достойных мужчин, чтобы ты не могла выбрать и оставить Рисве в покое?

— Замолчи, Миса, — огрызнулась девица. — Вам всем наплевать, а я хочу уберечь его от ужасной ошибки. Рисве так долго ждал свою анаад, чтобы создать семью и стать отцом, а получает чужачку, которая никогда не сможет ему родить. И никого это не волнует? Одну меня? Как не стыдно вам быть такими безразличными.

С каждой новой фразой пафоса и театрального негодования в голосе и позе Тикро становилось все больше. Откуда ты взялась на мою голову, поборница никому не нужной сейчас правды и справедливости? Ведь есть в жизни вещи, в которых не разобраться с налету, и требуется время, чтобы подобрать правильный момент для их озвучивания. Или это опять во мне говорит натура землянки, предпочитающей умолчание и уклонение в целях собственной выгоды? Но в любом случае это все ни разу не дело этой завистливой истерички.

— Ты не смеешь так говорить со мной, — названная Мисой поднялась, с достоинством вздернув подбородок, и стало очевидно, что она старше скандалистки и обладала, судя по всему, большим влиянием, потому что Тикро на секунду съежилась и сделала неуверенный шажок назад, хотя быстро вернулась к прежнему состоянию. — И ни ты, никто другой не смеет вмешиваться в выбор души. Рисве свой сделал. Он в нем уверен. Девушка его приняла. Все дальнейшее, в том числе и благословят ли Духи их потомством, никого не касаются.

— Да не при чем тут наши Духи, — взвизгнула упрямая гостья и топнула, стискивая кулаки. — Ее соплеменник мне сказал, что все они нарочно помещали в свои тела какие-то крошечные амулеты, которые лишают их способности давать жизнь.

— Глупости, — не выдержав, отмахнулся Рисве. — Уходи, Тикро, не разрушай того хорошего, что происходит сегодня.

— Скажи, — завопила эта правдоискательница, требовательно оборачиваясь к Арни. — Скажи то, что поведал мне.

— Штерн, — практически прорычал Питерс. — Ну что за вечная проблема с Вашим языком.

Теперь уже, похоже, каждый взгляд в пещере сосредоточился на неприглядной сцене, происходящей между нами, и мне захотелось съежиться в невидимую точку, уходя от этих недоумевающих, любопытных и, как мне показалось, отчасти осуждающих взглядов.

— Я всего лишь последовал местным правилам тотальной честности, — защищаясь, Арни с досадой зарылся пятерней себе в волосы и дернул, красный, потный, и совершенно растерянный. — Посчитал правильным сказать девушке правду, как есть… Я о себе говорил, понимаете? О тебе, Софи, лишь мельком упомянул. Я же не знал, что она… вот так все повернет.

— Какая разница, — торжествовала Тикро. — Спроси свою ложную анаад, спроси сам, Рисве. Ну же, давай.

Мой энгсин… или мужчина, который был им еще пару минут назад, вскочил на ноги, и язык его тела вещал о сдерживаемом гневе, и, по-прежнему стоя ко мне спиной, Рисве стал переводить наверняка неимоверно тяжелый взгляд с Тикро на Штерна и потом на Джеремаю. И только на меня он не смотрел. Еда, которую я уже успела проглотить, превратилась в тяжеленные камни в моем желудке, недавняя сказка истаивала утренним туманом под беспощадными солнечными лучами реальности, оставляя лишь обыденность в честной неприглядной обнаженности. Если сейчас он обернется и потребует от меня ответов перед всеми… Я не стану отвечать. Мне нечего стыдиться, не за что испытывать вину. Пусть сказка закончится, но, черт возьми, я не позволю выворачивать интимные вещи, касающиеся только меня, на общее обозрение только потому…

— Мое. Имя. Глыба, — отчеканил ледяным голосом мужчина… мой, все же мой мужчина. — Чтобы ни было между мной и МОЕЙ Софи, — не твое дело, Тикро. Вообще ничье. И больше никогда не смей указывать мне, что делать, гостья. Это право навсегда принадлежит другой.

Развернувшись наконец ко мне, Рисве потянулся и уверенно обвил мою талию.

— Мы уходим, — И в этом его "мы" прозвучало нечто… нерушимое, что ли.

Естественно, я не обольщалась, позволяя себе подумать, что на этом вываленная на нас Тикро тема закрыта. То, что Рисве пребывал в гневе, легко было понять и по его резкому шумному дыханию, слишком жесткому захвату, не столько удерживающему меня от падения, а скорее стискивающему как готовую ускользнуть в любой момент, и по той скорости, с которой он двигался к выходу из пещер. Он несся так, что я едва за ним поспевала.

— Рисве, я хочу сказать…

— Нет, — отрезал он, — ты не станешь говорить, Софи.

Что же, похоже, выслушивать меня он не собирался. Очень типичное мужское поведение. Вот только вопрос: он не хотел вести диалог прямо сейчас или теперь уже никогда в принципе? Болезненное тянущее чувство появилось где-то в моем горле и стекло в центр груди.

— Рисве, нам придется поговорить о том, что Тикро… — попробовала я еще раз.

— Нет, — рыкнул он, выводя меня на открытый воздух и направляя к тропинке, убегавшей к озеру.