— Мэм, вы все понимаете лучше меня. Скажем так, полковник Маларте проявил собственнический интерес к вашей работе. Законно это или нет — судить не мне. Но могу заверить: он не может приказывать мне.

— Мистер Ифрахим, в кои–то веки я с удовольствием окажу вам любезность. Я покажу вам то, что мы обнаружили здесь, — и вы можете рассказать об этом полковнику. Тогда, возможно, он поймет, что здесь нет ничего, способного принести ему выгоду, и отстанет от нас.

— Мэм, это будет непросто. По моему опыту общения с полковником, его познания в биологии ограничиваются хождениями в детский зоопарк с козочками.

— Тогда я постараюсь объяснить как можно проще, — пообещала Хон–Оуэн. — И если вы вдруг задумали небольшую интригу, намереваясь унизить полковника в отместку за давление на вас, учите: у меня большой опыт работы с его администрацией.

— Было бы крайне опасно интриговать против такого офицера, как полковник Маларте. Во–первых, это измена. Во–вторых, у него очень хорошие связи. Любой замышляющий ему вред должен хранить свои планы в глубокой тайне даже от потенциальных союзников.

— Разумеется. Я рада тому, что мы наконец поняли друг друга, — заключила Хон–Оуэн.

— Да, мэм, наконец–то мы хотим одного и того же.

Шри повела Лока по тропе между палатками к мосту над озером.

— Генерал не был особенно добр ко мне, — заметила профессор. — Я не могу простить ему, что он использовал Берри, взял в заложники для давления на меня. Конечно, Арвам дал ему хорошее жилище и даже кое–какое образование, но и забил ему голову варварскими и отталкивающими представлениями о чести, мужестве и войне. Будто бы в худших проявлениях мужской натуры есть хоть что–то хорошее. Генерал несколько раз предлагал отправить Берри в армию, когда позволит возраст. Арвам говорил, что моему сыну служба пойдет на пользу. К счастью, генерал уже ничего не может решать в судьбе Берри.

— Но ведь он вернул вам сына.

— Лишь ради того, чтобы позлить Эуклидеса Пейшоту. Но что касается моей работы, генерал всегда был толерантным и понимающим. И за это я благодарна. Как думаете, что случится с генералом после возвращения на Землю?

— Мэм, не могу знать.

— Насколько я понимаю, Арман Набуко ищет подходящего козла отпущения, чтобы обвинить в проигрыше Тихой войны.

— Мэм, а разве мы ее проиграли? Что–то я не слыхал об этом, — сказал Лок.

Ему пришлось идти за профессором по узкому мосту, держась обеими руками за перила. В ничтожной гравитации один раз оступишься — и улетишь прочь, а потом шлепнешься в озеро.

— Мистер Ифрахим, вижу, чувство юмора не оставило вас.

— Да, мэм. Оно не погибло на войне.

— Любопытно, переживет ли оно Эуклидеса Пейшоту? — подумала вслух профессор–доктор.

— Мэм, я уверен, что он вряд ли обратит на меня внимание. А вот на вас уж точно да.

— A-а, с ним не будет проблем, — отмахнулась Шри. — Я нужна ему. Я нужна им всем.

Они нырнули в узкий вход, пошли вниз по наклонному коридору, покрытому изоляцией из монтажной пены. По мере спуска делалось холоднее. Наконец коридор вывел к галерее с длинным, хорошо изолированным окном. Его тройные алмазные панели озарял красный свет. Перед окном стояло несколько камер, датчиков и сканеров.

— Вот что сделала тут Авернус, — сказала профессор.

За окном виднелся огромный сферический зал, вырезанный во льду, освещенный одной лампой в фокусе купола. Лампа походила на каплю сияющей крови. Стены изгибались к полу, смятому в гладкие складки. Гребень каждой складки усеивали темные закрученные кляксы, завитушки, тесные рощицы полурасплавленных свечей, фаланги острых клыков, груды колючей проволоки и сахарной ваты, лужайки хрупких волосков, скопления тонких, как бумага, плавников, вырывающихся изо льда. Все — жирно–черное в красном свете. Светлее только рощица свеч у окна. Похоже, она умирала, рассыпалась изнутри, комковатые верхушки обламывались и падали в бледный пепел.

— Вакуумные организмы, — выговорил Лок. — Целый сад вакуумных организмов.

Он ожидал чего–то по–настоящему экзотического: ферму сверхчеловеческих детей–клонов, кусок волшебной страны с диковинными растениями и животными, город разумных крыс или енотов. Но эта поросль немногим отличалась от вакуумных организмов, выращиваемых на открытой поверхности вокруг любого города и поселения на лунах Сатурна.

— Они лишь выглядят как вакуумные организмы, — сообщила Хон–Оуэн. — Но они совершенно иные, не связанные наномашины, но структуры, сотканные из удивительных псевдобелковых полимеров. Я называю их полихины. Если уподобить коммерческие вакуумные организмы синтетическим аналогам эукариотов, то есть, мистер Ифрахим, обычных бактерий, то перед нами — аналоги предков прокариотов.

— Вы хотите прочитать мне лекцию, — заметил Лок. — Было бы легче, если бы вы сразу перешли к делу и сказали мне, почему эти штуки ничего не стоят. Они уж точно выглядят ничего не стоящими.

Шри Хон–Оуэн проигнорировала колкость и рассказала о том, что в зале — метаново–водородная атмосфера при минус двадцати по Цельсию, то есть намного теплее температуры на Мимасе. А полихины не обладают псевдоклеточной структурой, они не производятся последовательным исполнением серии закодированных команд. Они — сети самокатализирующихся метаболических циклов, созданных взаимодействием между специфическими структурами в полимерах.