У меня в гостинице собрались господин Танака из Токийского музея, Исида и Саката, которым предстояло сопровождать меня в поездке по их стране. Исида-сан брал на себя заботу о финансах и урегулировании бюрократических вопросов, тогда как Саката согласился на роль провожатого и переводчика. Хотелось бы сразу отметить, что они безупречно справились с возложенными на себя обязанностями, проявив при этом величайшее терпение и предусмотрительность.

В половине третьего пополудни мы поднялись на палубу судна, стоявшего у таможенного пирса. Нас сопровождал мистер Джеймс Сумарес, которому предстояло составить нам компанию на протяжении первых дней нашего путешествия. Попрощавшись с Танакой, мы погрузились на судно, на котором предстояло добраться до Кобе. Этот пароход, принадлежащий японскому правительству, следует признать вполне комфортабельным лайнером, а построили его по чертежам американского речного судна. У нас с Сумаресом была общая каюта. Он занял верхнюю койку, а я – нижнюю. Причем его койка отличалась от моей тем, что была на несколько сантиметров уже. И через нее проходил стержень таким образом, что ее обитателю приходилось лежать на спине, а стержень находился между его ногами.

Вечер у нас выдался прекрасным как никогда. Трудно передать очарование редких кудрявых облаков, великолепного закатного солнца, погружавшегося в размытые тона неба, прохладного освежающего бриза и Фудзиямы, высящейся во всем ее величии над ровным облачным поясом, обозначавшим горизонт и, как всегда, окутывающим подножие этой горы. Все это вместе сопровождало угасание дня и переход к ночи.

Очарование дня тает, и стремительно наступает темнота, но показывается луна в две трети своего диска, чтобы придать яркости глубокой лазури ясного ночного неба. Таким образом, одно великолепие приходит на смену предыдущему, и нынешнее выглядит несколько мягче первого. В половине девятого вечера мы проходим мимо круглого холмистого острова, на котором находится действующий вулкан; но «огнедышащая гора», далеко не внушающая страха, судя по расчетам, выбрасывает в атмосферу все положенные для извергающегося вулкана «бомбы». Из центра самой высокой точки острова (которая с места нашего наблюдения выглядит отнюдь не конусообразной) и также из маленькой трещины где-то сбоку исходит мерцающее пламя, по большому счету напоминающее пламя от костров. Где-то над этой горой нависает туча, постоянно меняющая свою форму, а также подсвечиваемая пламенем изнутри. По мере подъема и падения языков пламени соответственно загорается ярче или гаснет, то есть светлеет или темнеет, туча над вулканом. Мне не видно потоков лавы, сбегающих вниз по крутым откосам горы, как не наблюдается вулканических выбросов и не слышится характерного шума. Ничего не выдает вулканической деятельности, кроме изменения и мерцания яркого сияния, похожего на сияние наших собственных доменных печей. На самом деле сияние этого вулкана уступает по силе сиянию доменных печей Лоу-Мура или окрестностей Кливленда.

Следующее утро выдалось таким же прекрасным, как вечер накануне. Мы проходим рядом с сушей, и где-то там Фудзияма, безупречная по форме, как всегда, возвышается над плоским слоем облаков, как бы делящим ее на две части. Ниже слоя облаков Фудзияма цвета земли, но выше их – она чиста, как небеса. Воздух кажется холодным, море выглядит спокойным, и мы в благодушном настроении продолжаем путь.

Сумарес представляет меня японцу по имени Самисима, достойно владеющему английским языком. Он совершенно определенно имеет богатую информацию, касающуюся одновременно японских и европейских дел. Мы долго говорили о торговле Японии и о том, как можно ее наладить с Европой. И меня поразила основательность его воззрений на будущее родной страны.

Несколькими годами позже я находился в Париже в качестве члена комиссии международной промышленной ярмарки, и там мне пришло приглашение от японского министра пообедать с ним в его резиденции на Елисейских Полях. Принимали меня предельно любезно, и лицо хозяина мероприятия показалось мне знакомым, но где я мог его встретить раньше, вспомнить никак не удавалось. В середине ужина до меня дошло, что в гости меня пригласил мистер Самисима, с которым мы вели продолжительную беседу по пути из Иокогамы в Кобе. С этого времени и до самой его кончины мы оставались закадычными друзьями.

День догорал, но красота его не меркла, и близкий японский берег, бежавший за бортом, выглядел таким же прекрасным, как лучшие пейзажи Швейцарии. Здесь у нас, как в Альпах, получается странный эффект, возникающий исключительно в атмосфере в силу поднимающегося дыма, а не фабричных испарений. Действительно, здесь ландшафт формируется многочисленными высотами, глубокими ущельями, чередующимися холмами, горами и долинами с затейливой игрой света и тени, создаваемой на таком ландшафте лучами яркого солнца на безоблачном небе. За весь день мы не наблюдали на берегу ни одного города, зато холмы в некоторых случаях покрывают леса до самого моря.

К половине седьмого следующего утра я поднялся на палубу и обнаружил, что в два часа ночи мы встали на якорь в бухте Кобе, удаленной от Иокогамы на 360 морских миль (580 км). Звучали орудийные выстрелы, всевозможные ракеты бороздили воздушное пространство, а мачты судов и джонок украшали трепещущие на ветру флажки.

Причиной всей этой суматохи оказалось прибытие с часу на час императорской яхты, поскольку микадо собирался открыть сообщение по новой железнодорожной ветке, соединяющей Кобе с Киото. Я наблюдаю за происходящим пиротехническим представлением в виде непрерывно рвущихся в небе зарядов с особым интересом, так как мне впервые представился случай посмотреть его днем. О дневном фейерверке в Европе мы уже слышали, а теперь можно полюбоваться, как дым от петард приобретает странные и фантастические формы. К моему разочарованию, я узнаю, что мы наблюдаем совсем не дневной фейерверк и что японцы любят устраивать обычные пиротехнические представления при дневном свете. Если это на самом деле так, тогда подобное представление стоит того, чтобы устраивать его при ярком солнечном свете, поскольку кольца дыма выглядят очень забавно.

Сотрудники таможни тщательно проверили багаж Сумареса и Сакаты, а мой пропустили без досмотра. Практика досмотра багажа, перевозимого из одного порта в другой внутри одного государства, выглядит странной причудой, и конечно же она доставляет большие неудобства пассажирам.

Путешествующий по Японии иностранец обязан носить при себе паспорт; а если он собрался в относительно продолжительное путешествие в какой-нибудь город, не слишком удаленный от договорного порта (единственно, где иностранцу разрешено проживание), он должен обратиться за положенным в таком случае разрешением к министру страны, которой он принадлежит. Вот тут на иноземца и сваливаются все сложности, связанные с поездкой по стране. Чтобы получить паспорт, ему придется не только перечислить провинции, через которые он хочет проехать транзитом, но и города, намеченные им для посещения, и дороги, по которым он собирается путешествовать. От него к тому же требуется указать цель своей поездки; и на протяжении нахождения его во внутренних областях Японии иностранец лишается права одновременно на заключение полноценных сделок с местными жителями, а также на приобретение товаров без риска того, что их у него отберут в пользу государства. В силу таких ограничений у иностранца появляются непреодолимые препятствия для путешествия по территории Японии. Не найти ему путеводителей Муррея или Бедекера, чтобы справиться по поводу достопримечательностей, негде ему даже разузнать схему дорог, по которой проложить предстоящий путь. Следовательно, если иностранец решит посмотреть страну его пребывания, ему придется просидеть в договорном порту до тех пор, пока он не соберет у проживающих тут европейцев достаточную для составления маршрута путешествия информацию. После этого получение необходимого разрешения станет лишь вопросом времени.

Ограничения, существующие в соответствии с соглашениями, и запрет на покупку товаров обходятся европейцами, посещающими внутренние области Японии, с помощью доверенного японского слуги (называемого банто), который от имени своего иноземного хозяина делает покупки и заключает контракты. Следовательно, эти ограничения доставляют практически минимальные неудобства; все-таки всяческие ограничения затрудняют деловые отношения, и даже необходимость носить при себе паспорт вызывает сожаление.