Девушка-прислуга приносит маленький поднос, становится на колени перед большой миской с рисом и протягивает нам поднос по очереди, чтобы мы поставили на него миски для риса. Положив в поданную миску порцию риса при помощи плоской деревянной ложки, она возвращает ее владельцу. Ее обязанность состоит только в том, чтобы раздать рис и принести все, что попросит постоялец гостиницы. Справиться с завтраком нам не совсем просто, так как у нас отсутствуют одновременно подставки и ложки для яиц. Нам приходится приспосабливаться: счищаем скорлупу, чтобы поглотить высвободившийся от скорлупы белок с желтком, и так повторяем несколько раз. С точки зрения европейца, такое поглощение завтрака выглядит не очень-то изящно. Но главная беда состоит в том, что нам не подали соль.

В восемь часов утра мы находимся на пути в Ариму, где плетут корзины. Дорога пролегает по живописным местам. Через два часа мы прибываем к месту назначения. Это утро, прекрасное, с ясным небом, радует морозцем, поэтому наши рикши бегут бодро. Арима предстала очаровательной, напоминающей о Швейцарии деревенькой, красиво расположенной на склоне долины, где горный поток пляшет между поросшими мхом камнями и петляет в тени густой свисающей листвы. Главную улицу этого городка почти полностью составляют мастерские по плетению корзин, купальни и очаровательные чайные заведения, и здесь почти все строения в два этажа.

Более красивого города, чем этот, мне никогда видеть не приходилось, ведь пышность его зданий и их восхитительная чистота сами по себе уже привлекали к себе внимание. К тому же здесь мы находим прекрасный пейзаж, покрытые лишайником скалы, поросшие мхом камни, перистые папоротники и, кроме того, стремительное движение бурных вод. Арима представилась мне настолько красивой, что захотелось провести здесь несколько недель с ощущением полного счастья. После второго завтрака, который нам подали в комнате наверху в самом большом чайном павильоне, мы прошли по главной улице городка и осмотрели мастерские по плетению корзин, которым в основном занималось население города. Здесь мы увидели корзины разнообразного предназначения и разных форм, одновременно большого и маленького размера, корзины настолько изящные, что дама самого высокого положения в любой стране нашла бы им место в своем будуаре и они в нем выглядели бы вполне достойно. Разумеется, такой коллекции красивых корзин я никогда прежде не встречал. Японию с полным на то основанием можно назвать страной корзин, и, притом что к моему приезду сюда товары из Аримы нашли свой путь на лондонский рынок, ничем особенным они не отличались; и только после того, как я указал японцам, какие образцы их плетеной продукции будут пользоваться повышенным спросом в Европе, их доставили в Англию.

Очередным нашим открытием стало то, что Арима считается одним из самых модных курортов Японии с минеральными водами и что здесь находятся минеральные источники, пользующиеся заслуженной репутацией из-за лечебных свойств их воды. Мы заглядываем в одну из водолечебниц, которая в некотором отношении напоминает подобные заведения курорта Лойкербад в Швейцарии, и здесь дамы тоже проходят курс лечения, причем безо всякого смущения погружаются в воды нагишом. Наше присутствие не производит на них никакого привычного для европейца впечатления, более того, они спокойно выходят из воды, чтобы послушать мнение иноземных посетителей.

На улицах Аримы выставлено на продажу огромное разнообразие плетеных изделий. Их изобилие натолкнуло меня на мысль о том, что эти изделия должны изготавливать здесь же. Но мне объяснили, что такой товар привозят из города Тагима, расположенного в 80 км, в глубине территории страны.

Время нашей экскурсии истекает, и нам приходится, причем с большой неохотой, садиться в тележки наших рикш и отправляться в обратный путь. По пути Саката остановил наш небольшой обоз и рассказал, что в деревне, к которой мы как раз подъезжаем, налажен массовый выпуск оберточной бумаги из макулатуры. Эту макулатуру собирают и перерабатывают простейшим методом ее размачивания. Въехав в упомянутую деревню, мы остановились у двери бумажной мануфактуры; но нам сообщают, что чуть дальше располагаются предприятия гораздо крупнее, и мы отправились к одному из них. Первое посетившее нас чувство было удивление. Если это предприятие считается одной из крупнейших мануфактур, что же тогда представляет собой мелкая мастерская?! Здесь мы увидели всего лишь один резервуар, и то не больше обычного корыта, одну раму для изготовления бумаги вручную размером 43 на 30 см, а работали в данном учреждении одна женщина и мальчик.

Рама, с которой управлялась женщина, снабжена деревянной закраиной, в то время как слой тонких прожилок толщиной не больше диаметра швейной иглы, покрытых слоем грубого шелка, заполняет внутреннее пространство этой рамы. Женщина сидела перед резервуаром в форме параллелограмма размером 90 на 60 см и глубиной 45 см; в этом резервуаре находилась целлюлозная масса. В руке она держала «рамку», а рядом с нею лежала стопка влажной, только что изготовленной бумаги; при этом слои бумаги не прокладывались лоскутами фланели или какой-то другой ткани. Перемешав содержимое резервуара, женщина погружала свою рамку в бумажную массу, забирала из него необходимое количество сырья и ловким движением распределяла его по шелковой поверхности рамки. Подержав рамку несколько минут, чтобы стекла вода, мастерица укладывала готовый влажный лист бумаги на стопку готовой продукции, перевернув рамку. Таким образом она формировала один лист бумаги за другим. Поверх стопки листов влажной бумаги женщина клала доску, а на нее – несколько крупных камней, с помощью которых из бумаги отжималась вода. Тот факт, что эти влажные листы бумаги не слипаются, объясняется большой длиной волокна в японской бумаге и малым ее размером при изготовлении. Размер, принятый за стандарт на данном целлюлозно-бумажном предприятии, получается за счет маленького конического приспособления, название которого мне неизвестно, а массу получают за счет размачивания бумаги в воде на протяжении длительного времени и затем ее измельчения.

Когда из бумаги удаляется вся вода, которую можно выдавить таким способом, мальчик приносит гладкую доску длиной 2 м и шириной 35 см. Он убирает камни и доску с пачки только что изготовленной бумаги, отделяет от этой стопки верхний лист, помещает его на принесенную доску и придавливает этот лист бумаги так, чтобы он прилип к доске за счет собственной влаги. То же самое он проделывает со вторым и третьим листами. Обклеив доску листами влажной бумаги, мальчик выносит ее на улицу и прислоняет под нужным наклоном к стене дома. Та же самая операция проделывается с остальными листами бумаги, прилаживаемыми на новые доски. В одном случае я наблюдал экономию пространства за счет размещения шести листов бумаги по три штуки на обеих сторонах доски; но эта доска находилась у стенки одной из мелких мастерских этой деревни, хозяин которой, вероятно, не располагал лишними досками. Высушенная таким способом бумага просто сама отставала от досок, и работники мануфактур складывали ее для продажи на базаре.

Мы снова продолжаем свой путь домой, и наши рикши, что называется, рвут постромки. В Кобе после 40-километрового забега галопом они несут нас по городу как дикие арабские скакуны, причем выглядят такими свежими, будто только лишь трогаются в путь, а не завершают свои труды этого дня.

Наша следующая поездка представляется мне одной из самых интересных экскурсий за все время моих путешествий по Японии, так как намечается она в древний город Нара, куда Окубо-сан пригласил меня для осмотра редчайшей коллекции предметов старины, находящейся в личной собственности правящего микадо еще с древнейших времен. Время основания этой коллекции никто уже не помнит, но так считается, что она состоит из даров, которые преподнесли старинным императорам посланники заморских властелинов, а также военных трофеев. Каким бы ни было происхождение данной коллекции, бесспорным остается тот факт, что инвентарную опись основной ее части вели больше тысячи лет, что эта инвентарная опись дошла до наших дней и все еще пополняется новыми предметами, заносимыми в каталог.