Сэр Гарри Паркес любезно предоставил мне паспорт с максимально возможными полномочиями, так как не знал о том, что японское правительство обеспечило мне на время поездки полную свободу действий. Министры фактически предоставили мне разрешение посещать любые места, которые мне захочется повидать, и на осмотр буквально всего, что моей душе будет угодно. Очень немногим путешественникам, если не сказать только мне одному, японские власти предоставляли такую привилегию.

Наконец-то прибывает яхта микадо; и нам сообщают, что в скором времени он со своими министрами отправится к железнодорожной станции; поэтому мы начинаем искать удобное место для наблюдения за торжественной процессией. Вдоль дорог выстроились плотные толпы народа, желающего взглянуть на его величество, а проезжую часть очистили для процессии шеренгами солдат, стоящих на расстоянии 2 м друг от друга. Кажется странным, что в окнах второго этажа или на возвышениях отсутствуют зеваки; но мне объяснили, что в Японии запрещено смотреть на микадо сверху вниз; и когда герцог Эдинбургский прибыл в Японию с визитом, поступили распоряжения, чтобы ему оказывали точно такое же почтение.

С приближением микадо все вокруг погрузилось в тишину. Японцы отличаются высшей степенью почтительности поведения; но перед процессией в 50 м я вижу двух ссутулившихся, неопрятно одетых европейских рабочих с загорелыми лицами (боюсь, что англичан), в порванных картузах на глазах, с короткими трубками в зубах и руками в карманах, возглавляющих торжественную процессию. Вид этой парочки, должен признаться, вызывает возмущение и отвращение. Такое поведение в данном конкретном случае можно списать на невежество работяг, но еще одно проявление непочтительности, свидетелем которого мне пришлось стать, невежеством оправдать не получается. Рядом со мной стоял английский миссионер в широкополой фетровой шляпе, какую носят многие представители нашего духовенства. С приближением микадо все, у кого были шляпы (напомним, что многие мужчины из местных жителей не носят головные уборы), обнажили и опустили голову в поклоне. Но этот христианский джентльмен воспользовался случаем, чтобы обратить на себя внимание: он вызывающе закивал и громогласно объявил о своем нежелании признавать этого суверена язычников. Я всегда считал, что августейшим особам следует выражать почтение везде, где они появляются. И я так подозреваю, что японец, оказавшийся на наших улицах во время прохождения члена королевской семьи и во всеуслышание заявивший о своем нежелании снять головной убор перед христианским басурманином, не избежит заслуженной кары. Так как даже наша уличная чернь с ее привычным хамством поймет, что подобное оскорбление вельможной особы не может проходить незамеченным и даже форменная одежда не защитит наглеца от самосуда. Воинственностью натуры я никогда не отличался, но тут у меня возникло непреодолимое желание преподать тому миссионеру урок приличных манер, который ему будет нелегко забыть. И только глубочайшее уважение к чувствам моего благородного приятеля из дипломатической миссии остановило меня от порывистого поступка. Но если мой красноречивый взгляд мог как-то рассказать о презрении к этому человеку, живущему на пожертвования тех, кто ждал от него откровения по поводу всевластия христианской доброты и любви, я должен был поразить его в самую душу. Ведь всем своим видом я постарался передать глубочайшее неодобрение его откровенного публичного оскорбления владыки высочайших благородных чувств и утонченности нравов. Напрашивается вопрос: почему стало возможным такое вызывающее поведение? Ответ на него заключается в том, что в открытых портах Японии иностранцы пользуются так называемым правом экстерриториальности. То есть японцы открыли определенное число портов, названных договорными, в которых иностранцам разрешено проживание без подчинения японским законам. Другими словами, иностранец в период своего проживания здесь остается субъектом права своей собственной страны; таким образом, он неподсуден по нормам японского права, а судить его может только его собственный консул.

Англичане горько сетуют на то, что они не могут путешествовать по Японии без паспорта, тогда как японцы безо всяких ограничений едут в любой уголок Англии. Я не могу отделаться от мысли о том, что ограничения на поездки иностранцев по любой стране пагубно сказываются на ее торговле. Однако когда дело касается признания японскими министрами навязанного им открытия их страны для иноземцев, они неизменно говорят, что теперь, с появлением в договорных портах сословия иноземных поселенцев, местные власти не могут согласиться на их свободное передвижение внутри страны до тех пор, пока европейцы не откажутся от претензии на право экстерриториальности. И такое условие представляется мне вполне разумным. Когда японец приезжает в Англию, он пользуется свободой отправиться куда ему заблагорассудится, но при этом на него неуклонно распространяются положения английского права. И я уверен, что любой иностранец, поведение которого нареканий не вызывает, а также уважающий чувства других людей в той мере, которая выдает в нем джентльмена, может не бояться ни малейших неприятностей со стороны японцев.

Когда процессия миновала, Исида-сан отправился в резиденцию губернатора провинции, чтобы сообщить о нашем прибытии, мистер Сумарес пошел в английское консульство, где ему предстояло добыть паровую яхту для экскурсии, которую мы собирались совершить на следующий день. А мы с Сакатой побрели в горы полюбоваться двумя водопадами, из которых один называется Мужским водопадом, а второй – Женским.

Кобе числится одним из договорных портов и занимает полосу земли, простирающуюся между грядой скалистых холмов и морем, причем холмы и побережье располагаются параллельно друг другу. Изначально открыть для иностранцев предполагалось город Хёго, но он не подходил для целей внешней торговли, и европейцам разрешили построить свой город на северном берегу реки, которая теперь отделяет Хёго от Кобе. Кобе считается новым городом, а Хёго – старым.

То же самое произошло в Иокогаме, где новый город построили на расстоянии приблизительно 4 км от этого порта, изначально открытого для европейцев. Новым городом считается Иокогама, старым городом – Канагава.

C холмов, на которые мы поднялись, нам открылся живописнейший вид на Кобе, бухту, остров Авадзи и океан за ним. Как раз на этот остров, лежащий перед нами, мы намечали совершить экскурсию на следующий день.

По случаю приезда микадо вечером в Кобе устроили праздничную иллюминацию. Поскольку для нее вывесили забавные цветные фонари, на которые здесь по таким поводам не скупятся, картина получилась по-настоящему восхитительная. А дополнительное очарование придавало несметное, как мне показалось, число движущихся огней, которые перемешиваются и подскакивают, загораются и гаснут. Эти фонари несут люди, вышедшие полюбоваться праздничным городом, ведь с наступлением темноты все в Японии ходят по улице с фонарями. Эффект от всего происходящего к тому же усиливался тем, что отмечался праздник в одном из великих храмов в Кобе. Здесь курились благовония, звучала музыка, толпились прихожане и многое еще, что вызывало большой интерес к этому событию. В целом оно давало представление о торжестве жизни, веры и радости, то есть всего того, что вряд ли увидишь в какой-либо еще стране.

Для нас зафрахтовали паровой катер, и в четверть седьмого утра мы двинулись в путь. Рассвет только занимался, а потом наступало прекрасное утро. Целью нашего вояжа мы наметили остров под названием Авадзи в провинции Хёго-Кен, и высадка предполагалась в главном городе этого острова под названием Сумото, до которого, как нам сказали, было три часа хода морем. Для наиболее любознательных наших читателей сообщаю, что до революции 1868 года Авадзи принадлежал даймё Ова и что этот бывший даймё получил образование в Оксфорде, а затем поселился в Лондоне. На этом острове насчитывается 30 тысяч зданий, расположенных в пяти городах и многочисленных деревнях, из которых три тысячи принадлежат Сумото.

Притом что на данном острове изготавливаются хлопчатобумажные ткани и нити, а также обитатели этого небольшого участка суши могут гордиться «гофрированным» сор том бамбука, растущим только здесь, наша главная цель состояла в том, чтобы познакомиться с местным гончарным ремеслом, более подробный рассказ о котором нам еще предстоит.

Примерно в половине восьмого, когда мы еще не набрали полного хода и не ушли слишком далеко, небо заволокло низкими тучами. При этом судно наше продвигалось вперед вполне ходко. Перед нами открывался прекрасный пейзаж; стоит признать, что с моря остров, к которому мы держали путь, выглядел грандиозным, почти как Альпы.

В половине одиннадцатого мы еще не достигли острова, а город Сумото находился практически на противоположной его оконечности. В полдень мы позавтракали (нам подали второй завтрак), чтобы сэкономить время, так как нас предупредили, что после высадки на берег в Сумото, чтобы добраться наконец-то до гончарных мастерских, нам придется на рикшах преодолеть еще 12 км. В Сумото мы прибыли в час дня.

Высадка Колумба в свое время однозначно произвела меньшее впечатление на американцев, чем наше появление в Сумото на местных островитян. Поглазеть на странных существ, сошедших на их берег, собрались все взрослые и дети, богатые и бедные, молодые и старые жители города и окрестностей. Они сопровождали нас точно так же, как наши беспризорники сопровождают кукольное представление «Панч и Джуди» на улицах Лондона. Даже в Токио иностранец не может сделать покупку без двух десятков или больше собравшихся зевак; а здесь волнение по поводу нашего приезда охватило жителей всего города.