Как только проехали Унур, километра через два показалась конница и было непонятно что это за люди, обоз опять запаниковал, оружие у всех было спрятано в днищах телег и доставать его было некогда, да и оказывать сопротивление нам было запрещено. Женщины стали всхлипывать боясь расправы, не веселы были и мужчины. Но все волнения оказались напрасными, нас встречал отряд со станции Мяндухе. Пятьдесят человек с шашками и винтовками встретили обоз, у многих оказались знакомые. От радости невольно вырвалось «ура!». Дальше ехать было спокойнее, китайское население кончилось, далее шли станции с русскими жителями.

Мы с тёщей и братом Василием заехали к своим деду Василию Григорьевичу Толстоногову, ему тогда было уже за шестьдесят и бабке Марии, женщине лет пятидесяти пяти. Дед держал свою кузницу, а бабка Марья была у него молотобойцем, на это они и жили. С ними жил сын Филипп Толстоногов, а также бывший земляк с Кедрово – Шахматов. Там же на станции я повстречал Ивана Раздобреева, с которым вместе служил в отряде.

Все были измучены переездом и решили отдохнуть в Мяндухе дня три, покормить лошадей и привести себя в порядок. На четвёртый день выехали до станции Якеши, находившейся в пятидесяти километрах от Мяндухе. Дорога была сухая и ровная, тянулась вдоль большой пади с рекой, впадавшей в Аргунь. По обочинам дороги также валялись пустые бочки из-под горючего, прострелянные из автоматов и винтовок, кое-где местами лежали японские сгоревшие кузова машин, остальные детали и моторы были растащены. Войска Красной армии проходили здесь без боёв, поэтому трупов мы не встречали.

На середине дороги сделали привал и после отдыха продолжили путь до Якеши. Где-то числа пятнадцатого мая 1946 года, во второй половине дня мы прибыли на станцию Якеши. Подъезжая к якешинской церкви увидели большое скопление народа, страшные причитания, слёзы и крик людей. Поп прямо на улице у церковного двора отпевал расстрелянных солдат из Пешковского отряда, их трупы пролежали всю войну и только сейчас их удалось забрать и придать земле. Они уже были непохожи на себя, их различали только по меченой солдатской форме. Картина была довольно неприятной и печальной.

Когда обоз остановился у церкви, рёв и плач ещё больше усилились, так как у обозников было своё недавнее горе и теперь всё это слилось воедино.

После отпевания гробы увезли на кладбище и похоронили в братской могиле, недалеко от неё были похоронены солдаты русско-китайского конфликта, произошедшего в 1927-1929-х годах. Так русское кладбище пополнилось ещё двадцатью убитыми солдатами Пешковского отряда, расстрелянных обманным путём во время войны с Японией. Об этом я упоминал ранее, это произошло в районе Чжараитэ.

На седьмой улице в Якишах жили родные убитого тестя Ивана: его сёстры – тётка Фиса Калей и вторая сестра Елена Бородина. Муж первой сестры Николай Калей работал у подрядчика Воронцова бухгалтером, а муж тётки Елены – Бородин Герасим Васильевич нигде не работал, занимался сельским хозяйством, семья у него была большая и жили они не ахти как хорошо, в семье у него были одни девки и лишь двое парней Колька и Митя. До прихода Красной армии дядька Герасим имел связь с советскими разведчиками и один татарин даже тайно квартировал у него, скрываясь от японских и китайских сыщиков. И когда армия вошла в Якеши его тайный татарин явился прямо на танке к его жилью праздновать победу.

Мы заехали на квартиру к тётке Фисе и жили у неё недели три, пока тёще не удалось за небольшие деньги купить мазанку, плетённую из тальника. Я помог ей отремонтировать мазанку, сделал русскую печь, навёз дров и остался косить сено, а Фиса уехала в Чжаланьтунь. Так я прожил пока не было скошено всё сено, помог устроиться с хозяйством, загородил двор для лошадей и коров.

В конце августа я вернулся домой в Чжаланьтунь в посёлок Алга. Вскоре как нас стали беспокоить отряды конфудюнов, с Алги пришлось выехать на станцию и мне удалось поступить на железную дорогу молотобойцем. Так я начал свою трудовую деятельность с 11 февраля 1947 года, уже по трудовой книжке. Отец с семьёй уехал в Таоген, а я остался со своей.

Работал я в кузнице с коллективом китайских кузнецов, под руководством кузнеца-китайца Ли Дзя Шин. Он был опытным старым кузнецом, работавшим ещё при КВЖД. Он научил меня многому: варить сталь кузнечным способом и я мог теперь ковать всё, оковывать телеги, подковывать лошадей, делать костыльные молотки, хайла с подбойками, вилы десяти и шестирогие для подборки подсыпного гравия и щебёнки. На второй год сдал на разряд кузнеца и принял горно с двумя молотобойцами-китайчатами, так потекли мои рабочие будни.

Китай после войны был оголодавшим государством, бедность и разруха истощали народ. Государство осваивало новую советскую власть, восстанавливало своё народное хозяйство. Все трудились по восемь-десять часов на производстве, а в вечерние часы шли восстанавливать хозяйство, строили дороги, подсыпали пути, долбили камень в карьере. Работа шла вручную, нормы были большие и иногда не выполнимые. Таким образом, мы работали по 18-20 часов в сутки, не высыпались. С продуктами было очень плохо, хлеба не было вообще и вместо него давали по карточкам муку, примерно на 15-20 дин28

Конец ознакомительного фрагмента.