В большой статье, проникнутой духом высокого патриотизма и гражданственности, Трубецкой проводит анализ российского абсолютизма, противопоставляя сложившуюся традицию русского самодержавия русской идее единодержавия. По его мнению, «абсолютизм не только не составляет силу царской власти, а окончательно связывает и подрывает ее, наносит ей величайший нравственный и политический ущерб и противополагает ее России, как чуждую и враждебную». В статье Трубецкой последовательно раскрывает тезис, что в системе бюрократического абсолютизма, «являющейся необходимым результатом развития „самодержавного правления“, мнимая „неограниченность“ царской власти неизбежно обращается в худшее изо всех ограничений, и таким образом под конец самое единодержавие, реальная власть монарха, приносится здесь в жертву призраку самодержавия».

В тяжелейшей исторической ситуации здравая политика, призывает Трубецкой, должна освободиться от ложной патриотической риторики, прикрывающейся самодержавием, православием и народностью. Власть, церковь и общество должны найти оправдание в «могучем государственном инстинкте». Показывая разложение русского царизма и духовную нищету церкви, огражденной полицейским уставом, Трубецкой категорически открещивается от недругов России, от тех, кто не чтит ее истории и не любит религии и культуры. «Мы не порываем связей с историческим прошлым России. Мы не отрекаемся от основ ее государственного величия, а хотим их укрепить и сделать незыблемыми. Мы не поднимаем руки против церкви, когда хотим освобождения ее от кустодии фарисеев, запечатавших в гробу живое слово. И мы не посягаем против Престола, когда хотим, чтобы он держался не общим бесправьем и самовластьем опричников, а правовым порядком и любовью подданных», – решительно заявляет Трубецкой. Он прямо обращается к высшей власти, надеясь на разумное проявление государственного инстинкта и христианской совести. Как считает философ, «теперь сама царская власть должна довершить строительство земли, дав ей свободу и право, без которых нет ни силы, ни порядка, ни просвещения, ни мира внутреннего и внешнего. И этим она не ослабит, а бесконечно усилит себя, восстановив себя в своем истинном значении царской, а не полицейской власти и сделавшись залогом свободы, права и мирного преуспеяния».

Трубецкой верит, что «ни одно русское сердце не может и не должно мириться с мыслью, что и после нее (войны. – О.Ж.) Россия останется в прежнем беспросветном рабстве и коснении, которые не сулят ей ничего, кроме позора, смуты и гибельных неисчислимых бедствий». Уповая на то, что «неиссякаемый мощный дух самоотверженного патриотизма» «воскреснет, обновит Россию и освободит ее», он адресовал свое послание не только русской власти и обществу, но и самому себе. Самоотверженное служение идее свободы и христианской любви было стержнем его личности. Интенсивность духовной работы, сила моральных переживаний надломила находящегося в самом расцвете лет ученого и борца.

Смерть молодого ректора Московского университета потрясла друзей, коллег и всю прогрессивную общественность своим трагическим символизмом: в сердцах русских людей возникло предчувствие будущих исторических бед России, неосуществимости надежд на мирное, поступательное развитие страны. «На моей памяти я не знаю случая, чтобы смерть какого-нибудь общественного деятеля так потрясла Москву, так потрясла всю Россию», – подавленный горем, пишет в траурной памятной статье коллега и соредактор Трубецкого по журналу «Вопросы психологии и философии» Л.М. Лопатин. Сокрушаясь о том, как много потеряла бедная родина в лице «твердого и честного гражданина», Лопатин прямо говорит, что С.Н. Трубецкой – это не просто общественный деятель, но «общественное знамя». «Он знамя мирного и легального развития страны по пути свободного прогресса, – формулирует Лопатин. – И вот это знамя вырвано у нас. Несмотря на приобретенные блага политической свободы, ниоткуда не слышно уверенного и спокойного призыва к мирному и закономерному решению ставших перед нами трудных задач. Подымается скорбный вопрос: куда же идем мы? Что ждет нас? Неужели только мрак и стон кровавых междоусобий и всеобщего разгрома?»

Как писал П.И. Новгородцев, мало кто мог предположить, что любимый многими университетский профессор Сергей Трубецкой умрет национальным героем. Выдающийся русский философ права считал Трубецкого «превосходным профессором, первоклассным ученым, глубоким мыслителем». Но не академические заслуги принесли ему всенародное признание. «Для того чтобы стать излюбленным вождем народным, – настаивает Новгородцев, – нужны были особые свойства личности: глубокая вера в будущее, прозрачная ясность и чарующая искренность светлой души, высокое нравственное воодушевление; и нужно было, чтобы эти свойства проявились в ярком подвиге веры и любви в тяжкий час испытания России».

Интеллектуальный и моральный подвиг С.Н. Трубецкого был оценен многими современниками, как и необыкновенно привлекательные черты его личности. Нравственный образ жизни, интеллигентность, душевность и простота в общении, высокий профессионализм и обширность знаний Трубецкого обращали студентов в его горячих поклонников и обожателей, а коллег, пусть и не всегда согласных с его мнением, в уважающих его собеседников и соратников. «Его необыкновенная искренность и душевная красота манили к нему и заставляли любить его; другого слова я не подберу для определения того чувства, которое Сергей Николаевич вызывал в окружающих», – сделает признание в мемориальной статье А.А. Мануйлов, выдвинутый коллективом университета в помощники Трубецкому и сменивший его на посту ректора.

Через год во вступительной лекции в Московском университете Евгений Николаевич Трубецкой обратился к слушателям с вдохновенной речью в память о своем горячо любимом и высокочтимом брате Сергее Николаевиче. Мемориальное слово о философе и общественном деятеле Сергее Трубецком, по сути, было программным выступлением, содержащим оценку интеллектуального наследия рано ушедшего профессора философии, свидетельством о единстве идейно-политических позиций и общности исповедуемых духовных идеалов, исходных мировоззренческих и философских установок двух мыслителей. Вспоминая брата, «идя за его гробом», Евгений Трубецкой обещал продолжить его дело – дело свободы и бессмертия. Активная борьба С.Н. Трубецкого за автономию университетского управления, блестящие публицистические выступления о свободе слова и печати, участие в важнейших политических событиях 1904–1905 годов принесли молодому ученому, занимавшемуся академической деятельностью, общероссийскую известность.

Знаменитое обращение к царю о необходимости политических свобод и изменений в обществе, о желании всего русского общества в лице народных представителей вместе с монархом установить «обновленный государственный строй», сделанное князем С.Н. Трубецким 6 июня 1905 года на встрече земских представителей с Николаем II, первые в России выборы ректора – все эти события в глазах общественности показали философа прежде всего фигурой политической и несколько затмили его образ как выдающегося ученого и оригинального мыслителя. Надписи на венках – «Борцу за свободу» – говорили, по словам Евгения Трубецкого, что современники «ценили общественного деятеля», в то время как «философ, учитель жизни остался для большинства из них неразгаданным и непонятным».